Саранча

22
18
20
22
24
26
28
30

– Куда? Ты сам без прав. Растратчик!

Григорий Васильевич вздрогнул и оторопел. По холоду на щеках почувствовал, что бледнеет. Брошенное наугад словцо попало в цель.

– Видели мы таких супчиков. И поделовей видали.

Пятьдесят червей завтра выдашь.

– Каких пятьдесят червей? Завтра я не могу.

– Три дня сроку дать можно. Смотри.

Посетитель вышел, куражась и не затворив за собой дверь.

9

Ощущение преследования не покидало Воробкова ни в поезде, ни на вокзале в Москве. «Словно на плечах кто сидит», – определил он про себя это чувство тревоги. Он понимал, что Петелин в сущности бессилен что-либо сделать. Григорий Васильевич не без удовольствия рисовал себе ярость обманутого шантажиста. Письма из Москвы от

Несветевича были спокойны. Всю дорогу он провел в пустом купе мягкого вагона, никто им не интересовался. А

назойливое беспокойство не проходило. Так нервнобольной ежеминутно боится упасть навзничь на ровном месте, так маньяка страх перед бациллами гонит к умывальнику двести раз в день, до того, что мыло разъедает руки в кровь.

Вместо того чтобы поехать в представительство сразу, Воробков предварительно позвонил из автомата. Ответил голос Несветевича, злой, напряженно тонкий, бабий:

– Где ты пропал? А так крайне нужен. Приезжай без промедления.

В представительстве сидел изможденный катаром

Бернштейн и посасывал мятные лепешки. Он подал тяжелую, холодную, как у статуи, ручку, улыбнулся, обнажив золотые зубы. «Дела идут неплохо», – подумал Воробков, и стало легче.

– Поздравь себя! Юрий Моисеевич, – сказал, сладко щерясь, бухгалтер, – Юрий Моисеевич с редким в наше время бескорыстием готов помочь нам до своего отъезда на

Кавказ.

Воробков подозрительно насторожился. Почему бухгалтер оттеняет бескорыстие мануфактуриста? Зачем в самом начале торгового сезона Бернштейн едет на Кавказ, о чем сразу сообщают, считая важной вещью? Бернштейн поглядывал самодовольно и сердито.

– Я готов пойти вам навстречу.

– Может быть, не надо одолжаться? – спросил Воробков и соврал: – Я тоже приехал не пустой. Дом сгорел, страховки пять тысяч.