На стене дальней комнаты (именно там по какой-то прихоти норовили проклюнуться все эти «кротовые норы», как если бы узкий бельевой шкаф с исподним М. состоял в сговоре с мирозданием) повис чернильный овал с резкими границами, словно вырезанными бритвой в картоне.
М., не спавший почти неделю и ожидавший чего угодно — летающих бобров, поющих фальцетом ящеров, гигантских улиток с нехорошими намерениями — сдернул со стола чистый лист и начал чертить в нем, стараясь поспеть к одному ему известной черте, после которой в мир хлынет хаос. При этом он выкрикивал бессвязные вещи, которые бы очень не понравились психиатру, если бы он оказался рядом.
Между тем овал рос и в него как в раму, застив черноту, вписалось что-то белесое, намеренное сделать визит и занятое именно тем, чтобы пролезть как можно скорее в нору между мирами, пока она не закрылась. Через несколько секунд ему это удалось. В комнате посыпались на пол книги и послышался хруст раздавленной гостем мебели.
Вероятно, старания М. также не прошли даром, потому что овал начал стягиваться, искря краями, став в охвате не больше шляпы187. Но было поздно: в щепы разломав косяки, гость застыл на пороге комнаты. М. бросил в него стаканом, который, отлетев на пол и расколовшись, на секунду отвлек пришельца. Тонкое узловатое щупальце потянулось к осколкам.
Я бы не стал описывать представшее перед М. существо, если бы не прижало. Но даже в тисках необходимости, навязанной ролью автора, не стану углубляться в детали. Во-первых, я еще не ужинал, а во-вторых, граждане нынче сплошь нервны и впечатлительны — не то, что в оные времена, когда описание всякой жути вызывало лишь ехидную ухмылку. «Да ладно, — отмахнулся бы какой-нибудь писарь в заляпанном балахоне, очиняя гусиное перо, — на прошлой неделе у ратуши четвертовали Ганса-конюха за то, что навел порчу на герцогских лошадей. Вот это, доложу я вам, было зрелище! Потроха так и вывалились наружу! А тут — скукотень…». Поэтому ограничусь упоминанием того, что издаваемый гостем утробный рык был не таким уж громким, а связки голубей, частей тел собачьих и человеческих (разной степени сохранности), а также множество случайных предметов, из которых он состоял, смотрелись вполне опрятно.
Одна из голов, с пшеничными усиками колечком и внушительными щеками, прежний обладатель которой, перед тем как пасть жертвой Кэ, пал жертвой земного чревоугодия, разомкнула губы и прохрипела:
— Жа-жду-у…
М. сжал кулаки и выпрямился, с вызовом глядя на пришельца, словно карапуз у песочницы, защищая выстраданный «куличек» (действие не слишком разумное, когда стоишь перед пугалом в три центнера весом, способным отколоть такой фокус как говорящая мертвая голова).
Между тем вторая, женская, украшенная мелованными барашками, несколько помятыми, но сохранившими привлекательность, решила не отставать, повторив за первой певучим голосом, подпорченным отсутствием тела ниже ключиц, совершенно необходимого для резонанса. (Не исключаем, что при жизни дама обладала недурным сопрано и пользовалась популярностью на банкетах.)
Что-то ухнуло во входную дверь. М. не обратил на это внимания, медленно отступая перед надвигавшимся визитером. За его спиной в воздухе вращался подлый цилиндр, подсвеченный изнутри фиолетовым потусторонне-холодным светом. Пара присвоенных существом рук и еще что-то, определить которое не возьмемся, потянулись к нему через комнату.
М. резко шагнул назад, опрокинув стул, с которого с глухим «дынь!» упала керосиновая лампа без колбы. Керосин пролился и тут же вспыхнул, подпалив валявшийся на полу томик «Что дѣлать?» издания М. Элпидина188. Старая бумага занялась как бездымный порох. Внимание чужака переключилось на гибнущую брошюру.
Этого хватило, чтобы М. успел отступить в переднюю, сцапать висящий в воздухе артефакт и выметнуться на лестницу — сразу за дверью налетев на японца, размерами почти не уступающего пришельцу. Тот как раз отошел для броска на дверь, оказавшуюся прочнее, чем он рассчитывал.
М. отлетел от него обратно, выронив артефакт, который будто никчемная вещь, а не великое и загадочное нечто, подло закатился под мойку. Светиться он перестал и лежал болванкой, уткнувшись в разношенные ботинки.
Великого воина Нишикори-сама, иерарха Ордена Подметальщиков, следящего за магической чистотой планеты, было невозможно испугать в принципе. Уж точно — последние несколько земных жизней. Среди немного, что могло пробить брешь в его тектонического масштаба спокойствии — горные синицы (номер один в «Рейтинге наглых птиц Азии»), музыкальные упражнения настоятеля и, по неизвестной причине, палочки для еды, что рождает кучу проблем, если вы живете в Японии. Однако, отринув страх и массу остальных слабостей, он не лишился способности удивляться. Ближайшим переводом японской фразы, слетевшей с его губ, когда он сквозь дым увидел, от кого пытался сбежать М., является: «Что это за едрическая хрень, вашу мать?!».
Нишикори влетел в переднюю. «Едрическая хрень» уставилась на него одиннадцатью мертвыми глазами (пожилой кондитер Труве189, чья голова среди прочих украшала кошмарный букет из плоти, при жизни был одноглазым190). Японец вопросительно посмотрел на М.. Тот, словно цепляющийся за соломинку утопающий, ответил ему исполненным страдания взглядом:
— Мне нужно меньше минуты. Я должен закончить
В сознании «Франкенштейна» что-то переключилось, и он снова пришел в движение. Поправ огненную лужу с погибшим томиком и попутно раздавив лампу, пришелец пересек комнату, готовый схватить любого, приобщив его к своей личной коллекции мертвой плоти.
К чести Нишикори отметим, что опыт древнего воина, привычного к рукопашной, позволил ему мгновенно оценить обстановку. В один миг, сам не разобрав как, М. оказался выставленным на лестницу, держа в руке лист бумаги. Спешно подобрав кусок угля, валявшегося на нижней ступени, он замкнул на нем пару линий, тяжело осел на пол и уставился в открытую дверь подвальчика. Больше он ничего не мог сделать.
Сцена, разыгравшаяся в передней, напоминала скульптуру «Лаокоон и его сыновья»191: монстр охватил могучую фигуру японца, пытаясь сдавить его с нескольких сторон сразу. Тот яростно орудовал узким черным ножом, отсекая от «Франкенштейна» куски.
Возможно, если все оставить как есть, Нишикори бы скоро разобрал на части этот кошмарный конструктор «Лего», но треклятый пространственно-временной тоннель, едва не вышедший боком М., вновь расширился и со звуком «сщщщщ…» втянул в себя шкаф, диван и воздушным потоком повалил Кэ.
ebooksa