— Да пошел ты со своими советами, — вяло отозвался Илья, глядя на свои ноги. «Сам-то я еще я или уже не я? — вертелось у него в голове. — Мои это ноги вообще?».
— Это ваши ноги, смею вас заверить. И советую просто жить, наслаждаться судьбой счастливого обывателя. Говорю же, продвинетесь по службе, заведете детей, станете уважаемым членом общества. Разве не об этом вы мечтали
Илья отрицательно покачал головой, вспомнив годы, проведенные за прилавком. Определенно, художественной ценности он для человечества не представлял.
— Хорошо, — облегченно выдохнул М.. — Я не сильно вас удивлю, если скажу, что мы проживаем много жизней? Наверняка знаете о таком взгляде? Это правда. Моя, боюсь только, затянется… А дело вот в чем — примите как есть, не спорьте: если таскать через плотину воду в ведре, ничего особого не случиться… кроме, пожалуй, что вас сочтут идиотом. Но вот если ее прорвет! Тут мало никому не покажется.
Со вселенной дела обстоят подобно. Где-нибудь у края галактики вдруг возникает маленький светящийся пузырек — милая игрушка сантиметр в диаметре, которая светится потому, что кусочек чужого мира прорвался в наш, коверкая саму пустоту… Восхититься этим зрелищем вряд ли кому удаться, потому что примерно через секунду на месте галактики остается только яркий «чпок!». А еще через двадцать пять — вся вселенная стерта огромным ластиком, будто ее не существовало. Во всяком случае, ни одного альбома с фотокарточками в ней уже не найти, пока какой-нибудь кусок слизи, подчиняющийся совершенно другим, не похожим на прежние, законам физики, не проделает достаточный путь, чтобы снова сочинить фотографию. Мое дело — позаботиться, чтобы этого не случилось. Так что выпьем, Илья Сергеевич, за наш невероятный союз!
Последний день Дэбы Батоевой
Настал последний день Дэбы Батоевой.
С возвращения в «Метрополь», то есть часа четыре уже Нишикори не выходил из ванной, закрывшись там со своим прибором. Керо, привычный к странностям патрона, устроился на диване, прихватив в фойе вазу с печеньем и кувшин морса. То и другое приводили его, выросшего в монашеском ордене, в гастрономический экстаз. Со времени приезда в Москву юноша заметно поправился и уже не напоминал обернутую тряпьем жердь, а что-то среднее между нормальным человеком и сушилкой для рабочих комбинезонов.
Для большего удовольствия он выкрутил ручку радио. Из полированной башенки с циферблатом полилась «Патетическая» симфония Чайковского. Такой сложной прекрасной музыки Керо не слышал никогда в жизни. Бряцанье цимбал и кокю, к которым он привык с детства, казалось на ее фоне незатейливой кустарщиной. Сознание уносилось куда-то в даль, где над океаном взметались краски зари… На пике удовольствия, когда уже, кажется, само тело растворилось в потоке звуков, щелкнула задвижка. На пороге ванной, заслоняя дверной проем, стоял босой Нишикори, вертя в руке черепаху.
Фуджи, втянув голову в панцирь, сонно посмотрела на стену, потолок, вскочившего с дивана Керо, ковер и голые ступни Нишикори, опять на стену, потолок… в ее частной черепашьей вселенной происходил топологический апокалипсис.
— Едем! — коротко скомандовал Нишикори, не объясняя для чего и куда; вид у него был самый решительный.
Приемник надрывался крещендо.
Через десять минут у подъезда ждала двуколка. Белобрысый лентяй на козлах даже присвистнул, увидев экзотических пассажиров с путанной металлической штуковиной, напоминавшей клетку для попугая, пропущенную сквозь пресс, к которой ремнями было пристегнуто существо неизвестной породы, которое шевелило лапами, словно пытаясь плыть, безмолвно открывая и закрывая костистый клюв, напоминавший резак для проволоки.
Тощий, помоложе, быстро вскочил в двуколку. Второй, огромный, одетый в черное, державший невиданную конструкцию, чинно взгромоздился за ним. Рессоры прогнулись до осей, будто он весил не меньше тонны.
Рыжая донская дернулась в хомуте и впервые в жизни понесла иноходью, нервно поглядывая за спину. Никогда в жизни она не видела волков, тигров и крокодилов, никогда не слышала про драконов, не имела воображения их представить, но была лошадью, то есть кое-что унаследовала от предков — глубинный страх травоядного перед всем названным185.
Несмотря на раннее утро, улицы наводняли повозки и пешеходы. Из арок и переулков выезжали чистые «воронки», неся начальственные тела в сторону великой государственной службы. Где-то коротко звякнул колокол. Другие не отозвались.
Двуколка обогнула гостиницу, пронеслась через Театральную, миновала Охотный ряд и вкатилась, накренившись, на Тверскую в общем суетливом потоке. Совсем скоро на углу большого многоэтажного дома, стеной уходящего вниз к Петровке, Нишикори крикнул вознице: «Стой!».
Тот с усмешкой глянул на чудаковатого пассажира, натянув вожжи, — отъехали всего ничего. Кобыла, дергая рыжей шкурой, переминалась с ноги на ногу, будто собиралась станцевать минует.
— Здесь!
Нишикори обвел взглядом дома вокруг, критически посмотрел на голубей, герань в окнах, напирающую листьями на стекло, на ямщика и широкий круп лошади, бешено мотавшей хвостом. Он явно ошибся с расстоянием и теперь торопливо соображал, что его подвело в расчетах: цель оказалась гораздо ближе, чем он решил.
ebooksa