Спрятанные во времени

22
18
20
22
24
26
28
30

Раненый, с головы до ног одетый в черную кожу, лежал без сознания на спине, глаза его были бессмысленно открыты. В них, прямо на радужку, падал и таял снег.

Доктор умело дерзко срезал с него портупею, сунул в саквояж маузер, глянув исподлобья на М., затем распорол до локтя рукав, предоставив ассистенту мокрую от крови руку с торчащей костью.

— Берите. Да не тут! Держите кисть и здесь, выше. Крепко, но не тяните.

Сам Вадим Ильич, отбросив седую прядь, пережал раненому плечо, достал блестящую планку, что-то подкрутил в ней и начал прибинтовывать к перелому.

— Отменное изделие… немцы… — сказал он М., имея в виду, вероятно, свою раздвижную шину.

М. замутило, он дернулся и чуть не упал, отпустив доверенную конечность.

— Держи, итит твою! Крепко! — заорал доктор. — Отвернись, если не можешь смотреть. Дурак…

М. отвел глаза, стараясь сохранять равновесие. Зная, что напортачил, на «ты» и «дурака» не обиделся. Доктор командовал отрывисто, четко, явно имея к тому привычку. Уверенность эта и быстрота действий невольно вызывали уважение, отметая возможность не подчиниться.

Вывернув с Мойки, мимо проехал экипаж, не остановившись на окрик. Кучер, сволочь, поддал вожжами и рванул в сторону вокзала. Было слышно, как доктор выругался под нос.

— Все, все, можете не держать больше. Просто положите вот так. Ноги, кажется, целы, что удивительно. Сюда руку теперь. Берите под колени и ме-е-едленно в парадную вслед за мной. Лампу принесете потом.

Вдвоем они внесли пострадавшего в подъезд, устроив на плитках пола. Тот, застонав, очнулся, замотал головой и попытался что-то сказать, но язык его заплетался, вместо слов вышло бестолковое «гу-у-гл».

— Молчи, молчи, после… — и М.: — Лампу принесите. Проверьте, в машине там никто не остался? И найдите срочно кого-нибудь ехать в госпиталь.

— Сейчас, — прохрипел не своим голосом М..

Принеся фонарь и кинувшись назад к «ситроену», он больше никого не нашел, испытав огромное облегчение — от второй такой операции он бы точно грохнулся в обморок.

В это время там, куда направлялся кортеж, очевидно, сообразили, что что-то пошло не так. В М., огибавшего широкую масляную лужу, натекшую из-под разбитой машины, ударило ярким светом. Два автомобиля, один из которых, красный «итальянец», ему уже был знаком, инспектировали проспект, разделившись по сторонам.

Первым подъехал грузовик. Из кузова на снег высыпала группа с винтовками, в шинелях и лохматых папахах.

— Стоять! Руки! Обыщи его, — скомандовал свирепый мужик в перевязи. — Где Гальперн, сука?! Гальперн, я сказал!

М. застыл, стараясь никому не смотреть в глаза, отчего сделался вдвойне подозрителен. Чьи-то руки шарили по нему, в лицо смотрело дуло винтовки. После недавнего общения с доктором манера разговора показалась ему знакомой, хотя и доведенной в грубости до гротеска. Все же медик, даже закаленный в окопах, — не выблядок в папахе, орущий на мирных граждан, но военная интеллигенция…

— Там, в парадной лежит раненый. Ему оказали помощь. Фамилию я не знаю, — ответил он, стараясь говорить ровно. — Уберите, пожалуйста, винтовку. Я провожу.

— Заткнись, сука! Веди! Если врешь…