Войдя в подъезд, они тут же наткнулись на потерпевшего. Доктора рядом не было. М. сообразил, что сосед его, видимо, из «старых», и не желает лишний раз попадать на вид.
— В машину! Быстро! В Александровскую85!
Раненый застонал и открыл глаза, когда его неловко подняли.
— Этажи проверьте! С нами поедешь, — добавил главный, ухватив М. за плечо, когда тот пытался уйти по лестнице. — Козинов!
В ту же секунду что-то с хрустом ударило М. по затылку и мир исчез.
Штабные муки
На большом столе в огромной, душной как нора комнате, пахнущей свежей краской, внахлест лежали чертежи и эскизы. На всех был изображен обгрызенный овал со звездой, упирающийся в заштрихованную брусчатку — анфас, в разрезе и в профиль. Вокруг стола происходило совещание штаба, созванного для решающего броска на усвоение МИМом грядущего исполинского пролетария (чья картонная лапа так и находилась в фойе, приводя в замешательство посетителей).
Пылинки вились в желтых лучах, за окнами мрела зелень и голуби гугукали на дорожке, расклевывая буханку. Казалось, там — во внешнем мире прошло уже полстолетья и, если высунуться наружу, увидишь обещанный коммунизм, скоростные поезда, а то и марсиан, прибывших в Москву на турнир по шашкам.
Собрание шло уже три часа и конца-края ему не было видно. Председательствовал на нем Илья, делая это, прямо скажем, довольно вяло, и все больше смотрел не в хитросплетения линий, покрывших ватман, а в те самые окна, веющие свободой, уничтожая на председательских правах громадный бутерброд с колбасой.
В строительно-монтажном искусстве он не разумел совершенно, и теперь с трудом ловил нить происходящего разговора, основными участниками которого был опытный в этом деле Ужалов и брезгливого вида инженер, прикомандированный из какого-то мос-гипро-краснознаменного института, который подрядили разработать проект. Последний и притащил на суд заказчика ворох чертежей, приведших в смущение большинство штабистов, не более председателя знакомых с вопросом строительства чего-либо.
Кудапов, насупившись, смотрел в какой-то случайный лист, для важности потряхивая блокнотом. Рюх сидела на стуле с прямой спиной, положив руки на черную злую папку, глядя перед собой с видом решительным и пространным как у переевшей эллинов Горгоны, готовой окаменеть по первому требованию. Порухайло нагло развалился на диване под портретом Эзопа с выражением непогрешимого мудреца, на которых одних держится этот мир, и, к счастью, ничего не высказывал по предмету — иногда гудел какую-то песню, но тихо, никому особо не докучая, больше поглядывая на Асю, писавшую протокол. Ее голые руки и туго обтянутые ситцем бедра не давали ему покоя.
Где-то в промежутке между обсуждением фундамента и архитектурной узнаваемости доцент Стропилин, сутулый, с вытянутой безволосой головой, похожий на огурец в пенсне, исподлобья посмотрел на чертеж, затем на Илью, Ужалова, на Каину Рюх, пришлого инженера и наконец уставился на свои ноги в коротких брюках, словно вот-вот собирался что-то поведать им. Это был тот редкий тип человека, который выглядел так, будто все время хотел высказаться, но никак не мог заставить себя начать, ибо мысль его была велика, а собеседники мелки и недостойны.
Даже обладая мощнейшим писательским арсеналом, позволяющим совать нос куда угодно, сложно заглянуть в его думы, чтобы разделить их с читателем. Скажем, что занимался Стропилин — пятый сын валдайского бочара, презревший родовую стезю, — всегда какой-нибудь узкой темой в обширнейшей области исследований. Изучал отдельный, по каким-то соображениям им отобранный камень в кладке этрусского храма, чем-то особый выход из лабиринта на Большом Заяцком острове, калмыцкий узел в культуре греков и тому подобное. Если бы Стропилин был зоологом, то, немудрено, выдал бы труд, посвященный прибылому пальцу среднерусской куницы — томах в шести, с иллюстрированным дополнением.
Обсуждение между тем продолжилось. Мерзавец-инженер, решив, видно, вышибить из-под заказчика ноги, спросил с язвинкой, в каком, мол, архитектурном стиле
Вопрос идеологический, тонкий, на расчеты и балки пенять не станешь — как бы не ошибиться! Комиссионеры задумались, перебирая в умах виденные за жизнь сооружения различных эпох, понятия не имея, к каким стилям они относятся. На ум приходило разное — Сандуны, Кремль, башня Гюстава Эйфеля86. Илье пригрезился Музей Гуггенхайма в Бильбао87, повторить который МИМу не хватит фондов…
Тут Стропилин, с важным видом бродивший у всех за спинами, снова припал к столу, оттолкнул брезгливого инженера, приоткрыл рот, отерев его пальцами по углам, прокашлялся и шумно вдохнул. Собрание приготовилось внимать истине. Но ее глашатай, обманув народные чаяния, выдал только «кхм…» — с выражением крайнего недоверия, отступил и продолжил свой моцион.
Стоило, однако, разговору возобновиться, как мудрец Стропилин, грубо перебив Рюх, начавшую подводить основу (окольно, издалека, от Владимира Красно Солнышко), вне всякой связи с происходящим, поделился соображением на счет крепления брусьев «в паз»: как, под каким углом и в какую погоду их сочленять и как это делают на Алтае. Затем с достоинством развернулся и торжественно покинул собрание, сполна послужив отечеству.
Одарив коллегу недоуменными взглядами, штабисты отринули сомнительный вопрос на счет стиля, потыкали карандашами куда следует, и продолжили слушать прения Ужалова с инженером, происходившие в техническом русле. Росла убежденность, что этих двоих можно и
Терпение статистов затянувшегося спектакля истончалось и в какой-то момент, услышав знакомые слова в вопросе «Клееный брус или сталь?», не вытерпел скульптурист Кудапов:
— Сталь, конечно! Сами подумайте?! — ударил он кулачком по ватману с какой-то необъяснимой решительностью.
ebooksa