Полчаса спустя проворный француз без труда нашел тарантас, почти такой же, как у Михаила Строгова, и они с собратом тут же в него уселись.
Михаил Строгов и Надя заняли места в своем экипаже, и в полдень обе упряжки вместе покинули город Екатеринбург. Наконец-то Надя находилась в Сибири, на той длинной-длинной дороге, что вела в Иркутск! О чем же думала сейчас юная ливонка? Три быстрые лошади несли ее по земле изгнанников, где отец ее приговорен жить, быть может, долгое время, вдали от родных краев! Но едва ли она видела разворачивавшиеся перед ее глазами бескрайние степи, которые на какой-то момент чуть было не закрылись для нее, — ведь взгляд ее стремился за горизонт, где ей чудилось лицо ссыльного! Ничто не привлекало ее внимания в этом краю, проносившемся мимо со скоростью пятнадцати верст в час, ничто из тех особенностей, что отличают Западную Сибирь от Сибири Восточной. Здесь и в самом деле мало возделанных полей, ведь земля бедна, по крайней мере на поверхности, зато недра ее богаты железом, медью, платиной и золотом. Поэтому повсюду видны промышленные разработки и очень редки сельскохозяйственные угодья. Да и где найти руки возделывать почву, засевать поля, снимать урожай, если куда как выгоднее обшаривать землю киркой в рудниках? Крестьянин здесь уступил место шахтеру. Кирка тут повсюду, лопаты нет нигде.
Лишь иногда Надя отвлекалась от мыслей о далеких байкальских провинциях и возвращалась к настоящему. Образ отца бледнел, и она вновь видела своего великодушного спутника — сначала на железной дороге по пути во Владимир, где Провидению угодно было назначить их первую встречу; ей вспомнилось, с каким вниманием относился он к ней в поезде. Пришла на память и встреча в полицейском управлении Нижнего Новгорода, та сердечная простота, с которой он заговорил с нею, назвав сестрой. И как предупредителен он был во время плавания вниз по Волге. Наконец, вспомнилась та страшная ураганная ночь переезда через Урал, когда он спас ее, рискуя собственной жизнью!
В общем, Надя думала о Михаиле Строгове. Она благодарила Бога, столь кстати пославшего ей этого отважного покровителя, великодушного и скромного друга. Возле него, под его защитой она чувствовала себя в безопасности. Даже родной брат не мог сделать большего! Отныне она не страшилась никаких препятствий, была уверена, что достигнет своей цели.
Михаил Строгов — если обратиться теперь к нему — говорил мало и много размышлял. Со своей стороны и он благодарил Бога за то, что, послав ему Надю, Он помог ему не только скрыть свою подлинную личность, но и свершить благое дело. Невозмутимое бесстрашие девушки не могло не нравиться его храброму сердцу. Ну и что из того, что она ему совсем не сестра? К своей красивой и смелой спутнице он испытывал и уважение, и нежную дружбу. Он чувствовал в ней одну из тех чистых и редких душ, на которую можно положиться.
Вместе с тем, едва ступив на сибирскую землю, Строгов почувствовал приближение опасности. Если журналисты не ошибались, если Иван Огарев действительно перешел границу, следовало действовать крайне осторожно. Отныне обстоятельства изменились, ведь сибирские губернии наверняка кишат татарскими лазутчиками. Если его инкогнито будет раскрыто, а его роль царского гонца установлена, — конец его миссии, а возможно, и жизни! И Михаил Строгов еще более весомо ощутил бремя лежавшей на нем ответственности.
Если таковы были мысли и чувства, владевшие пассажирами в первой повозке, то что же происходило во второй? Здесь все шло обычным порядком. Альсид Жоливэ говорил пространными фразами, Гарри Блаунт односложно отвечал. Каждый видел вещи по-своему и делал заметки по поводу собственных дорожных приключений; впрочем, с начала движения по земле Западной Сибири особым разнообразием эти впечатления не отличались.
На каждой станции оба корреспондента выбирались из повозки и оказывались в обществе Михаила Строгова. Когда на станции никакой еды не предполагалось, Надя тарантаса не покидала. Она выходила только к столу, когда устраивался завтрак или обед; но, как всегда, была очень сдержанна и почти не принимала участия в разговоре.
Альсид Жоливэ, не выходя, разумеется, за рамки учтивости, проявлял особую услужливость в отношении юной ливонки, которую находил очаровательной. Его восхищали спокойствие и выдержка, с какими она переносила трудности путешествия, проходившего в столь суровых условиях.
Вынужденные остановки не очень устраивали Михаила Строгова. На каждой станции он спешил с отправкой, подгоняя смотрителей, подстегивая ямщиков, торопя их со сменой лошадей. Затем, быстро управившись с едой, — даже слишком быстро на взгляд Гарри Блаунта, методичного и в принятии пищи, — путешественники отправлялись дальше, причем журналистов везли тоже как орлов, ибо платили они по-княжески, или, по выражению Альсида Жоливэ, — «российскими орлами»[60].
Нечего и говорить, что в мыслях Гарри Блаунта юная девушка не занимала никакого места. Это была одна из тех редких тем, которых он в спорах со своим спутником совсем не касался. Почтенный джентльмен не имел привычки заниматься двумя делами сразу.
И когда Альсид Жоливэ как-то спросил его, сколько лет он дал бы молодой ливонке, тот, прищурившись, абсолютно серьезно переспросил:
— Какой молодой ливонке?
— Черт возьми! Да сестре Николая Корпанова!
— А она его сестра?
— Нет, его бабушка! — возопил Альсид Жоливэ, возмущенный таким безразличием. — Сколько вы ей дадите лет?
— Если бы я присутствовал при ее рождении, то знал бы! — просто ответил Гарри Блаунт с видом человека, не желающего ввязываться в дискуссию.
Местность, по которой ехали сейчас оба тарантаса, выглядела почти пустынной. Погода стояла вполне хорошая, небо было полуприкрыто облаками, и особой жары не чувствовалось. При более мягкой подвеске экипажей ничего лучшего путникам не оставалось бы и желать. Они двигались, — как и полагается почтовым каретам в России, — с отменной скоростью.
Однако, если местность и казалась заброшенной, заброшенность эта имела прямое отношение к нынешним событиям. В полях — редко или совсем не встречалось тех бледнолицых степенных сибирских крестьян, которых одна знаменитая путешественница справедливо сравнивала с кастильцами — но без их спеси. То и дело попадались брошенные деревни, что указывало на приближение татарских войск. Жители, уводившие с собой верблюдов, лошадей и отары овец, находили прибежище на равнинах севера. Отдельные племена великой орды киргизских кочевников, сохранившие верность России, тоже перенесли свои юрты за Иртыш или Обь, лишь бы избегнуть разбоя, начинавшегося с приходом захватчиков.
К счастью, почтовая служба действовала пока что без перебоев. Равно как и телеграфная — во всех пунктах, которые еще связывал провод. На каждом перегоне смотрители в установленном порядке меняли лошадей. И на каждой станции сидевшие за окошечком служащие отправляли доверенные им послания, задерживая отправку лишь из-за правительственных депеш. Так что Гарри Блаунт и Альсид Жоливэ пользовались этой возможностью в полной мере.