ПОЗИЦИЯ АЛЬСИДА ЖОЛИВЭ
Иван Огарев привел эмиру целый армейский корпус. Эти кавалеристы и пехотинцы составляли часть той колонны, которая захватила Омск. Так и не овладев верхним городом, где — как все помнят — нашли укрытие губернатор и гарнизон, Иван Огарев решил проследовать дальше, не желая откладывать действий, Целью которых было покорение Восточной Сибири. В Омске он оставил достаточный гарнизон. А сам во главе своих орд, усиленных по дороге отрядами победителей под Колыванью, прибыл на соединение с армией Феофара.
Солдаты Ивана Огарева остановились у передовых постов лагеря. Приказа расположиться биваком не последовало — командующий решил, очевидно, не делать остановки, но продолжать путь вперед и в кратчайший срок войти в Томск, очень важный город, самой природой предназначенный стать центром дальнейших операций.
Вместе с солдатами Иван Огарев привел и конвой с российскими и сибирскими пленниками, захваченными в Омске или в Колывани. Этих несчастных не отвели за ограждение, слишком тесное и для прежних пленников, так что им пришлось остаться возле передовых постов, без крова и почти без пищи. Какую судьбу уготовил этим людям Феофар-хан? Собирался ли он поселить их в Томске или частично извести, выбрав какой-нибудь привычный для татарских властителей способ кровавой расплаты? Свои намерения своенравный эмир хранил в секрете.
По пятам за этим армейским корпусом из Омска и Колывани притащилась и огромная толпа нищих, мародеров, торговцев и цыган, что всегда образует арьергард любой армии на марше. Весь этот сброд жил за счет захваченных земель, и после него грабить было уже нечего. Отсюда и необходимость нового броска вперед — хотя бы для того, чтобы обеспечить питанием экспедиционные войска. Вся местность между Иртышом и Обью, уже полностью разоренная, не могла предложить ровно ничего. Татары оставляли за собой настоящую пустыню, и пересечь ее стоило бы русским тяжких трудов.
Среди бродяг, что сбежались из западных губерний, находилась и та труппа цыган, которая ехала вместе с Михаилом Строговым до Перми. Была здесь и Сангарра. Эта шпионка — дикарка, беззаветно преданная Ивану Огареву, — не оставляла своего господина. Вдвоем они плели свои интриги еще в самой России, в Нижегородской губернии. Перебравшись за Урал, они расстались всего на несколько дней. Иван Огарев поспешил в Ишим, в то время как Сангарра и ее труппа направились в Омск через южные земли Тобольской губернии.
Легко представить себе, какую помощь оказывала эта женщина Ивану Огареву. Через своих цыганок она проникала всюду, слушая и передавая ему все услышанное. Сангарра держала Ивана Огарева в курсе всего, что творилось даже в глубине захваченных провинций. Это были сотни глаз и ушей, всегда настороже в интересах его дела. К тому же он щедро оплачивал их шпионские услуги, извлекая из них большую пользу.
Когда-то русский офицер спас Сангарру, пойманную с поличным в очень серьезном деле. Она не забыла этого и отдалась ему душой и телом. А Иван Огарев, встав на путь предательства, тотчас сообразил, какую из этой женщины можно извлечь выгоду. Что бы он ни повелел, Сангарра неукоснительно исполняла. Какой-то необъяснимый инстинкт, еще более властный, чем чувство признательности, подвиг ее сделаться рабой этого человека, к которому она привязалась с первых месяцев его ссылки в Сибирь. Став его наперсницей и сообщницей, Сангарра, не имевшая ни родины, ни семьи, с радостью отдала свою бродячую жизнь на службу захватчикам, которых Иван Огарев подбил на завоевание Сибири. С неистощимой хитростью, свойственной ее расе, сочеталась в ее натуре свирепая энергия, не знавшая ни снисхождения, ни жалости. Это была дикарка, достойная делить вигвам какого-нибудь апачи[79]. Прибыв в Омск, Сангарра вместе со своими цыганками вновь присоединилась к Ивану Огареву и больше не покидала его. Обстоятельства встречи Михаила и Марфы Строговой были ей известны. Она знала и разделяла опасения Ивана Огарева насчет возможного проезда царского гонца. Доведись ей иметь дело с Марфой Строговой, Сангарра, с ее изощренностью краснокожей женщины, не остановилась бы ни перед какими пытками — лишь бы вырвать у пленницы нужную тайну. Но еще не пришел час, когда Иван Огарев собирался заставить старую сибирячку заговорить. Сангарре пришлось ждать, и она ждала, не спуская глаз с той, за кем незаметно шпионила, подстерегая малейшие жесты, случайные высказывания, следя за ней денно и нощно в надежде услышать, как сорвется с ее уст слово «сын», — однако — увы! — Марфа Строгова оставалась неизменно бесстрастной.
Тем временем с первым звуком фанфар командующий артиллерией и главный конюший эмира в сопровождении блистательного эскорта узбекских конников направились к аванпостам навстречу Ивану Огареву.
Приблизившись на подобающее расстояние, они оказали ему высочайшие почести и пригласили следовать за ними к шатру Феофар-хана.
Иван Огарев, как всегда невозмутимый, холодно ответил на почтительные излияния сановников. Одет он был очень просто, но при этом, из какого-то бесстыдного молодечества, по- прежнему носил форму русского офицера.
Когда он уже тронул коня, собираясь пересечь лагерное ограждение, к нему, проскользнув меж всадников эскорта, приблизилась Сангарра и замерла в ожидании.
— Ничего нового? — спросил Иван Огарев.
— Ничего.
— Потерпи еще.
— Близок ли час, когда ты заставишь старуху заговорить?
— Близок, Сангарра.
— И когда же старуха заговорит?
— Когда мы будем в Томске.
— А мы там будем?…