Первое должностное лицо города уже готовилось перейти от слов к делу, но тут упрямец профессор вышел из Дворца Правосудия и пришел в ярость. В свою очередь его лицо из красного стало совершенно белым, прихватив по пути фиолетовый оттенок. Он несколько раз повторил громовым голосом quos ego[279], чему из глубин здания эхом отвечали крики, как бы оспаривая аргументы Нептуна.
Параклет был уязвлен — провалилась его самая блистательная комбинация. В своем монологе он употреблял энергичные формулировки Цицерона[280], а его гнев, бравший начало в высоких сферах Гордости, низринулся потоком оскорбительных выражений и даже ругательств меж кощунственных берегов quousque tandem u vernum enimvero[281].
Он шагал, размахивая руками словно мельница, и спрашивая себя, не должен ли его ученик потребовать удовлетворения за оскорбительный отказ господина де Пертинакса, основанный на утверждении, что у него якобы нет дочери, а лишь один сын! Не следовало ли кровью смыть подобную обиду? Троянская война казалось ему, разгорелась из-за более ничтожного повода! Разве идет в сравнение поруганная честь Менелая[282] с грозящей гибелью рода Тийолей?!
Взъерошенный профессор продвигался вперед нетвердой походкой, пока не столкнулся с каким-то весьма материальным предметом.
— Cave ne cadas[283], — машинально произнес он.
— Cave ne cadas, — ответили ему.
Благочестивому Назону почудилось, что он встретил на своем пути скалу и громкое эхо.
— Кто вы? — спросил он.
— Месье Параклет, — услышал латинист в ответ, — я секретарь суда. Я уже стар, послушайте меня!
— Постановление суда, так скоро! — с грустной иронией констатировал Параклет. — Зачитаете мой смертный приговор?
— Месье, — отвечал секретарь суда, — я подписываю бумаги моего министерства именем Маро Лафуршет, и я ваш искренний почитатель.
— Что ж, послужите мишенью для стрел моего гнева!
— Месье, выслушайте меня!
— Вы, простой секретарь, ничтожный писарь, безмозглая подставка для перьев, и вы вмешиваетесь в мои мысли и прогулки!
— Но в конце концов!..
— Прочь с дороги, ничтожество!
— Однако…
— Прочь, крючкотвор!
— Не унижайте смиренных! — возгласил Лафуршет. — Ne insultes miseris!
— Или ne insulta! — подхватил Назон.