Робинзоны космоса

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я подарил ее Лаэле два года назад, – тихо проговорил Тераи. – Она редко ее надевала – боялась порвать. Напрасно я говорил ей, что всегда смогу найти ей замену – она мне не верила, считала ее такой красивой, что не могла представить, что где-то могут быть другие такие же.

Высокая фигура, словно тень, отделилась от стены, и мимо Стеллы, окинув ее ледяным взглядом, медленно прошел Ээнко.

– Я его боюсь, – прошептала Стелла.

– Да, вы ему не нравитесь. Он полагает, что, не будь вас здесь, я уделял бы его сестре больше внимания и она была бы сейчас жива. Вам нужно убираться отсюда как можно скорее. Не знаю, смогу ли я разубедить Ээнко, объяснить ему, что вы здесь ни при чем и лишь роковая случайность…

– А я вот себя спрашиваю: что, если он прав? Если бы не я, были бы вы сейчас в Кинтане?

– Кто знает? Вероятно, так было предначертано. Должно быть, я приношу несчастье тем, кого люблю. – Он устало провел по лицу ладонью. – Все потому, что нет удачи, как говаривал мой французский дедушка. Как только мы выберемся отсюда, как только подойдет армия Кана и мы раздавим беельбаистов, я отправлю вас в Порт-Металл. Вскоре туда прибудет звездолет. Вы вернетесь на Землю с прекрасным репортажем, в котором будет столько крови, что, надеюсь, ваши читатели останутся довольны!

– А что будете делать вы?

– Я? Продолжу борьбу! Скажите вашему отцу – прямо или еще как, – что эту планету он не получит. Пойдемте, пора.

Он склонился над телом Лаэле, едва коснулся рукой ее холодной щеки, затем распрямился с суровым лицом и приказал:

– Выносите!

Вошли четыре женщины с носилками, положили на них тело. Уже окончательно рассвело, и свет казался даже слишком резким: утреннее солнце поднималось над холмами, четко обрисовывая силуэт восточного храма. Погребальная процессия вышла из дома: впереди четыре плакальщицы с носилками, за ними, в одиночестве, Тераи, потом раскрашенный по-боевому Ээнко, свирепый и безмолвный, затем Стелла, наконец, торжественный караул из тридцати вооруженных солдат под командованием Офти-Тики. Слуги Тераи замыкали шествие, все, даже женщины, – тоже с оружием в руках.

Процессия прошла по центральной аллее к погребальному костру. Стелла с ужасом увидела, что Болор, все еще живой, привязан к толстым поленьям.

Плакальщицы поднялись по дощатому помосту и осторожно опустили носилки на вершину костра. Солдаты выстроились вокруг и замерли с оружием на караул; один из слуг облил поленья бензином. Тераи и Ээнко одновременно подожгли костер факелами с двух сторон. Вспыхнуло пламя, и повалил густой дым, скрывший и Лаэле, и жреца. Затем все потонуло в ярких пляшущих языках, и из огня вырвался протяжный вопль боли и страдания.

– Зачем вы это сделали? Зачем?

– Болор возродил древние обычаи своего народа… Что ж, я распорядился возродить один древний обычай ихамбэ.

– Но это же чистое варварство!

– А разве я когда-то изображал из себя цивилизованного человека? Уж лучше помолчите и вспомните Беленкор! Вспомните, как вы, благородные земляне, подавили там восстание!

Пламя теперь полыхало так жарко, что им пришлось отступить. Крики жреца давно уже смолкли.

– Болор помучился всего пару минут. А сколько времени продолжалась агония тикханцев – мужчин, женщин и детей, – облитых Эс сто двадцать три? А ведь они-то ни в чем не были виноваты…

– Ответственные за их истребление были наказаны!