Пирамид мне удалось счастливо избежать, а вот Египетского музея — нет. О чем я совершенно не жалею — в этом интереснейшем месте можно бродить часами. Этим я в основном и занималась, когда пребывание мое в Каире по непредвиденным обстоятельствам вместо трех дней растянулось больше, чем на неделю. В первый раз я переступила порог музея далеко не с праздной целью. Русскоязычное он-лайн издание, заказавшее мне статью, специализировалось на ювелирных рынках. А в тот год, когда я «зависла» в Дахабе, трендом в «ювелирке» почему-то вдруг стал Древний Египет. Заданием моим стало написание статьи о египетских ювелирных тенденциях. Каждый, кто хоть раз брался писать о чем-нибудь египетском, знает, что от древних теней фараонов ему никуда не деться. Покопавшись в различных материалах, любезно предоставленных пресс-службой музея, я обнаружила, что в жизни древних египтян ювелирные украшения играли очень большую роль. Помимо чисто декоративной функции они так же были показателями социального статуса, служили в качестве религиозных атрибутов и защитных амулетов.
В ювелирных изделиях Древнего Египта основой было желтое золото. Причем его добыча в стране была не просто очень развита, благодаря месторождениям золота в Восточной Пустыне Египет был одной из богатейших стран древнего мира. «Золото» обозначалось в египетском языке словом «нуб», и это слово указывает на район Асуана, где оно добывалось. Греческий географ Страбон назвал этот регион «Нубия», название используется и сегодня. Серебро древние египтяне называли «нуб хедж», то есть «белое золото». В Древнем Египте не существовало отдельной добычи серебра. Чистое серебро поставлялось из-за границы и стоило дороже, чем золото. К сожалению, серебряных украшений до наших дней дошло совсем немного, так как древние, увы, не учли недолговечности этого металла и его способности к окислению. Кстати, зеркала, которые изготовлялись из полированного серебра, в Древнем Египте были в большой цене, и позволить их себе могли лишь красавицы из очень обеспеченных семей.
Любовь древних египтян к драгметаллам была обусловлена не только материальными причинами. «Плоть богов», так называли золото жители Древнего Египта. Золотой цвет символизировал солнце, со всеми вытекающими отсюда для древних египтян последствиями в виде культа Амона, Амон-ра, Гора и т. д. Так как золото не окисляется, и по прошествии столетий выглядит и блестит, почти как новое, оно навевало обитателям берегов Нила мысли о вечности. Именно поэтому из чистого золота изготовлялись погребальные украшения и маски, ибо ничто лучше «плоти богов» не могло защитить умершего во время его нелегкого пути через вечность в загробный мир.
В мире живых же золото было символом силы. Фараон был воплощением на Земле «Золотого Гора», сына бога Осириса. Так же золото для египтян было эффективным инструментом дипломатии. Многие азиатские государства процветали во многом благодаря торговле с Египтом. Даже в Амарнский период, когда империя пришла в упадок из-за действий царя-еретика Эхнатона, золота в ее казне все еще осталось достаточно. Об этом можно смело судить по золотым сокровищам из захоронения Тутанхамона. О количестве золотых месторождений Египта и их местонахождении представление дает уникальный документ, так называемый Туринский папирус, старейшая геологическая и топографическая карта в истории человечества. Как и где этот документ был обнаружен, неизвестно. Впервые он всплыл в 1824 году, когда коллекционер египетских древностей Бернардино Дроветти продал одну из своих коллекций, в которой был и папирус, королю Пьемонта и Сардинии. Король, чья резиденция в то время находилась в Турине, преподнес коллекцию в дар городу. У сотрудников туринского музея заняло немало десятков лет исследование и приведение в порядок коллекции Дроветти. Немецкий египтолог Лепсиус первым проявил к папирусу интерес. Он восстановил часть документа, которая сегодня известна как «Папирус золотых месторождений». В 1850—1860-е были расшифрованы иероглифические надписи на нем. В них шла речь о гористой местности, в которой находится большое количество золотых месторождений, а так же храмов и поселений, где жили работники шахт. Кстати, древняя власть относилась к работникам золотодобывающей индустрии с большой заботой и вниманием. Фараон лично инспектировал месторождения, и существует запись о том, как Сети I, неудовлетворенный условиями, в которых приходится жить работникам, приказал вырыть в пустыне колодец и построить храм, который бы предоставлял желанное укрытие от палящего солнца всем, кто держит путь к месторождениям. Туринский папирус был окончательно восстановлен и расшифрован к 1870—71 гг. А в 1914 году было установлено, что месторождения, указанные в папирусе, расположены в районе Вади Хамаммат.
В современных египетских СМИ периодически появляются сообщения о том, что результаты последних геологоразведочных работ и спутниковые снимки свидетельствуют о крупных запасах золота в Восточной пустыне Египта.
По данным относительно недавнего доклада министерства нефти и минеральных ресурсов, Египет в ближайшие 10 лет может стать одним из лидеров золотодобычи во всем мире.
«При ежегодном объеме добычи более 30 тонн золота доходы от его продажи могут превысить поступления от туризма, сельского хозяйства и даже нефти», — говорится в документе. Разведанные запасы только одного месторождения — Вади Худейн — превышают 50 миллионов унций, стоимость которых составляет порядка 50 миллиардов долларов.
В настоящее время девять иностранных компаний работают в этой сфере в Египте, еще две занимаются разведкой запасов. Пытают счастья и отдельные золотоискатели. Такие «самопальные» экспедиции несколько раз отправлялись из Дахаба. Но то ли искали не там, то ли просто плохо искали, но итог был один — еще ни один «дахабит» на золоте себе состояния не сделал.
Современный египетский ювелир очень напоминает Диму Билана — он повторяет фразу «Невозможное — возможно!» почти с такой же частотой, как и отечественный поп-деятель. Причем «невозможное» может случиться с вами совершенно неожиданно. Во время экскурсии в Египетском государственном музее я задала вопрос гиду относительно использования древними египтянами бриллиантов. «Бриллиант не был известен в Древнем Египте. В украшениях использовались камни, которые сегодня принято называть полудрагоценными — бирюза, малахит, коралл, или их имитации из стекла. Самым дорогим камнем была ляпис-лазурь цвета ночного неба, она доставлялась с северо-запада Афганистана…» — сообщил гид. После чего отозвал меня за чей-то саркофаг, подальше от остальной группы, и шепотом сообщил: «Они не использовали. Но мы можем вставить!». Возникшие было подозрения, что мне сейчас попытаются толкнуть из-под полы браслет какого-нибудь Рамсеса, года выпуска эдак пятисотого до Рождества Христова, с приклеенным к нему огромным стразом (египтяне любят все большое и блестящее), к счастью, не оправдались. После экскурсии я оказалась в небольшой ювелирной мастерской, находящейся от главного египетского музея через дорогу. «Да, мы делаем копии древнеегипетских украшений, причем заказов в последнее время прибавилось, все — от европейцев» — рассказал владелец мастерской Али — «Можем все. Даже невозможное». «А Bvlgary можете?» — не удержалась я. Предыдущим вечером случилось наблюдать семейные гуляния каирцев по центральным улицам, во время которых город стал похож на большой Черкизовский рынок — столько одежд, расписанных самыми невероятными вариациями логотипов всемирно известных модных брендов у нас в стране, наверное, можно было увидеть только в этой торговой точке. «Точные копии» «Ролексов» и «Patek Phillip» продаются в центре Каира на каждом углу, как шаурма. «И Bvlgary можем! И Tiffany! И Cartier!» — воодушевился Али и снова прибавил что-то насчет невозможного. Оказалось, что в его мастерской европейцы с каталогами как вышеназванных, так и многих других производителей украшений — совсем не редкость. Так же «точные копии» украшений заказывают и соседи с Ближнего Востока, из Дубая, Ирана, Саудовской Аравии. Да и египетские девушки, как выяснилось, скарабеям предпочитают сережки от Tiffany. В среднем стоимость украшения сокращается на 25—50% по сравнению с оригиналом. После того, как я стоически выдержала получасовую атаку, целью которой было осчастливить меня серебряным колечком «Bvlgary» за $50, Али как-то расстроился, и не очень уверенно предложил: «Ну может, все-таки копию с древнего украшения? Мы и бриллиантик вставить можем….». «Ок, копию маски Тутанхамона можешь сделать?» — дернуло меня в последний момент пошутить некое вредное древнеегипетское божество. «Конечно! Я же все могу! И золото лучшего качества, и копию сделаем — точнее не бывает! О цене договоримся!» — с надеждой посмотрел на меня золотых дел мастер — «И клеймо Bvlgary поставим! Ну, где-нибудь в уголке…». Представив себе перспективу «договариваться» о цене 19 кг золота (а именно столько весит оригинал), а потом попытку вывезти из страны сверкающего монстра с надписью Bvlgary поперек царственного лба, я поспешила ретироваться…
В одном я убедилась на все 100% — для профессионала в этой стране действительно ничего невозможного нет. А вот для меня — еще как есть. Об этом я узнала позже, при попытках продлить свою визу, не покидая пределов Египта. В мрачное здание миграционной службы на площади Аль-Тахрир я семь дней ходила, как на работу. Духота, фанерные стулья, длиннющие очереди страждущих, протянувшиеся к маленьким окошкам… В общем, кусочек родины на чужбине. В первый день, отстояв в очереди часа три, я подала документы — заполненную анкету и копию паспорта. Завернутая в хеджаб тетушка в окошке, небрежно сунув мою папку в гору других, на пальцах и ломаном английском велела мне придти завтра. Вообще-то слово «бокра» — «завтра», ничего хорошего не сулит. «Бокра, иншаалла…» — «Завтра, если будет угодно Аллаху» — отвечает со спокойствием Сфинкса араб-слесарь трясущемуся в нервном припадке европейцу на вопрос «Когда?! Мухаммед, когда же, наконец, заработает водопровод в моем отеле?!». И этого «завтра» можно дожидаться месяцами…. Но одно дело — курортная зона, другое — государственное учреждение в столице, подумала я и отправилась в располагавшийся поблизости Египетский музей. Там хоть кондиционеры исправно работают… Следующим утром я, бодро отстояв двухчасовую очередь, сунула в окошко свой паспорт и выданную накануне квитанцию. Тетушка, по-моему, вчерашняя (хотя в хеджабе — поди их разбери), с интересом посмотрела в мои бумаги, вяло порылась в груде документов, посовещалась с соседкой, позвонила куда-то… Далее она попыталась что-то втолковать мне, надо думать, на безупречном фарси. Отчасти спас положение арабский дедушка, стоявший в очереди за мной — он знал английский.
— Она говорит, что ваше дело находится у господина Хасана, а его сегодня нет на службе.
— Спросите, пожалуйста, когда господин Хасан появится?
Дедушка перевел в окошко мой вопрос.
— Бокра — сказала тетенька. И, поправив очки, задумчиво добавила — Иншаалла…
Загадочного господина Хасана мне увидеть так и не довелось. Зато я за неделю узнала, что в Каире — безумные и очень дешевые такси, шоферы которых о правилах дорожного движения если и слышали, то быстро забыли. Что, если от старинного советского «Рафика» вдруг посреди дороги отвалится часть, все движение на центральной улице встанет, ибо окружающие водители бросятся помогать приделывать часть на место. Что в каирском метро есть женские вагоны, и туда немусульманке лучше бы не заходить — дамы, камнями, конечно, не забросают, но съедят глазами. Что Каир, пустынный в дневные часы, вечером оживает, и разноцветная толпа горожан до поздней ночи фланирует по торговым улицам и сидит в кофейнях. Что в ресторанах лучше не расплачиваться кредиткой — местные умельцы снимут больше, чем положено по счету. Что Нил ночью расцветает причудливыми узорами благодаря гирляндам лампочек, украшающих прогулочные лодки, а с древних стен цитадели Саладина открывается, пожалуй, самый красивый вид на Каир. И что, оказывается, пыльный, шумный, суетливый, непонятный город может обладать необъяснимым очарованием. Поздно вечером я садилась на старинном балконе своей гостиницы с ноут-буком, финиками и холодным пивом. Несколько раз мне посчастливилось отсюда наблюдать представление во дворе огромной мечети. Нечто вроде танца дервишей. Мужчины в белых одеждах вставали в кольцо и начинали кружиться, а сидящая на ступеньках публика задавала ритм хлопками в ладоши и пела. В темно-синем остывающем воздухе кружащиеся белые одежды были похожи на цветы лилий в водовороте.
Услышав в седьмой раз магическую формулу «Бокра, иншаалла», я поняла, что визы не будет. Придется выехать либо в Иорданию, либо в Израиль, чтобы получить на границе новый штамп. Ну и ладно, подумала я и отправилась покупать билет до Дахаба. Возвращалась в Дахаб я в одиночестве — студент Петя в какой-то момент не выдержал и после очередного приключения слился в аэропорт, оставив на тумбочке записку с путаными извинениями. Но на обратном пути скучать мне не пришлось. В автобусе крутили те же фильмы, что и по дороге в Каир. На пятом часу поездки поймала себя на том, что смеюсь шуткам, произносимым по-арабски…
Приехала я поздно вечером, почти ночью. Ужин в кафе на набережной. Трансовая музыка, свежий ветер, гул моря, коты. После «адской сковородки» Каира все здесь такое маленькое, спокойное, родное… Я дома. Ура.
IV Коржик
— Да не бил я черепаху елкой! И, кстати, не вздумай написать об этом в каком-нибудь журнале! — грохотал Леша на весь Синай. И кто только додумался прозвать его Тишиной! Холодный порывистый ветер забирается под одежду ледяными пальцами, народ кутается в штормовки и натягивает шапки почти на глаза. Каждый вечер — огненные сюрреалистические закаты. Часов в шесть-семь солнце, пережив короткую агонию, падает за горизонт. В Дахабе — зима.
В кафе на набережной прямо на земле разжигаются костры, от которых вещи и волосы приобретают приятный дымный аромат… Как же хорошо тем, кто сейчас там сидит, у костерка, с кружкой чего-нибудь согревающего! А не топчется, как дебил, на берегу холоднющего моря в гидрокостюме. Мы только что вышли из воды, завершив последнее в уходящем году погружение. «31 декабря, нормальные люди уже давно все в бане» — стуча зубами, думала я, с трудом высвобождаясь из мокрого неопрена.
ebooksa