Радиосигналы с Варты

Из Киева самолет вылетел с опозданием. При промежуточной посадке пилот узнал, что безопасному полету угрожает сильный грозовой фронт, продвигающийся на запад. Вылет временно отложили, на сколько — неизвестно, надо ждать. Немецкие товарищи и радистка Шура были недовольны таким решением. Они знали, что их ждут за линией фронта, и не хотели нарушать условленный срок.

Наконец после многих попыток им удалось убедить дежурного по полетам, и тот сдался. Двигатель заработал, «дуглас» пробежал по взлетной полосе и, оторвавшись от земли, взял курс на запад, в сторону линии фронта.

Парашютисты молчали. Каждый думал о том, что их ожидает. Макс, которому недельные сборы и приготовления казались невыносимо долгими, просто горел от нетерпения. Он не думал ни о возможных трудностях, ни о лишениях ближайших дней. Мечты уносили его вперед, за сотни километров, к Берлину. Среди его вещей были документы на имя гитлеровского офицера, так похожего внешне на Макса, что даже не пришлось менять фотографию в зольдбухе; она вполне могла сойти за фото самого Макса. Родители этого военнопленного офицера жили в Берлине. Это были обеспеченные люди, которые не относились к приверженцам фашизма, но были лояльны к нему.

Макс имел задание разыскать этих людей, откровенно рассказать им, что их сын находится в русском плену, и попытаться заручиться их поддержкой. Он должен был внушить им мысль, что с их сыном все будет хорошо до тех пор, пока они будут ему, Максу, помогать. Только убедившись в надежности своего положения, он имел право приступить к выполнению дальнейших задач.

И теперь, в самолете, Макс пытался представить себе, как выглядит Берлин после пяти лет войны. Он мысленно видел его умирающим городом, разрушенным частыми бомбежками и отмеченным печатью голода. Четыре года, с 1929 по 1933-й, он прожил в Берлине, ходил там в школу. В то время его отец был секретарем западноевропейского бюро Коминтерна, и Макс с гордостью носил красный галстук пионера «Союза юных спартаковцев». Одновременно он учился разбираться в людях. Этот веселый и беззаботный парень чувствовал, что приближается что-то страшное, несмотря на то что жизнь шла пока мирным путем. Как много времени прошло с тех пор! Да, нелегко было Максу представить себе Берлин сегодняшнего дня. Однако он ни секунды не сомневался в том, что доберется туда и сделает все, что от него требовалось.

Макса и его товарищей прижало к лавке, на которой они сидели: пилот набирал высоту. Вдруг тишину ночи разорвал рокот. Где-то совсем рядом рвались зенитные снаряды, а от их разрывов самолет бросало из стороны в сторону.

— Это были наши, — объяснила Шура, когда разрывы остались позади. — На слух это хуже, чем на самом деле. — Маленькую радистку с хорошеньким круглым личиком было не так-то легко испугать. В Киеве она энергично настаивала на немедленном вылете, сохраняя спокойствие и невозмутимость.

Вскоре вокруг самолета снова раздались взрывы. Корпус машины сильно задрожал, парашютисты затаили дыхание.

— Теперь снаряды рвутся прямо под нами, — комментировала Шура. — Это уже немцы.

Ее бодрый, веселый голос напомнил Эрнсту, что он летит без радиста. Радистка, предоставленная в его распоряжение, была вынуждена из-за болезни остаться дома. Если выдастся возможность, ему обещали прислать радиста несколько позднее, а до тех пор он должен действовать как разведчик и связной. Такое решение казалось вполне разумным, он согласился с ним целиком и полностью, но все же данное положение вещей его угнетало. В довершение всего как раз теперь, так некстати, у него ужасно разболелась правая нога. При последнем пробном прыжке Эрнст неудачно приземлился и повредил ногу. Повреждение на первый взгляд показалось неопасным, он никому о нем не сказал, чтобы его, чего доброго, не отстранили от операции. Но в дороге нога опухла, внутри что-то кололо, и вся она горела как в огне.

«Вот мы и по ту сторону фронта, — подумал Вилли. — Под нами Висла. Как быстро прилетели! Скоро уже прыгать». Он мысленно улыбнулся, вспомнив, каким беспомощным чувствовал себя перед первым прыжком. Он, не испытавший чувства страха даже в самых тяжелых боях в республиканской Испании, ощущал ужас от одной мысли, что придется ринуться в бездонную пустоту. Он готов был отхлестать себя за это по щекам, но страх не проходил. Превозмочь себя ему помогли спокойный вид советского инструктора и мысль, что его могут отстранить от участия в операции. Приземлившись, он был безмерно удивлен тем, что прыжок оказался совсем не труден, а свободное падение с большой высоты родило в нем удивительное ощущение. Вот в сейчас Вилли почему-то казалось, что все будет хорошо.

Фриц больше заботился о рации, питании для нее и прочей аппаратуре. Только бы ничего не повредилось при сбрасывании! Он попросил Шуру, бывшую уже не новичком в такого рода делах, поделиться с ним своим опытом.

— У меня никогда ничего не ломалось. Может быть, мне просто везло.

Шура рассказала ему, что до этого она успела побывать во многих партизанских отрядах. Все неудачи, по ее словам, заключались в том, что рано или поздно эти отряды оказывались в тылу наступающей Советской Армии.

— Конечно, лучше остаться со старыми товарищами, к которым уже привык, — продолжала она. — Но теперь мы с вами не скоро расстанемся, это наверняка. Будем работать вместе до самой победы.

Андре, руководитель группы, повернулся к ней. В голосе Шуры он уловил твердую решимость. Ему нравилась эта энергичная девушка-радистка.

«Хорошо, если бы все было именно так, — подумал он. — Но как часто жизнь, невзирая на наши непоколебимые решения, делает все по-другому. С возрастом человек приходит к неизбежному выводу, что разумнее всего ориентироваться на ближайшее будущее. Я, например, был бы рад, если бы нам удалось найти в центре немецкого тыла надежную базу. Потом будет видно, что делать дальше. Сейчас важнее всего не потерять друг друга и снаряжение. Пятнадцать тяжелых тюков на себе далеко не унесешь. Нам понадобится повозка или по крайней мере лошадь».

Пилот прервал его размышления. Он не разглядел сигнальных огней с земли и сказал, что должен в этом случае вернуться обратно. Условленное для выброски парашютистов время давно прошло. Может быть, внизу, не дождавшись их, все уже разошлись.

Первым пришел в себя Эрнст.

— Нам было совершенно ясно сказано, — возразил он пилоту, — что мы должны прыгать даже в том случае, если не будет видно сигнальных огней. Придется прыгать вслепую.