Венгерская вода

Если бы эти мысли полезли мне в голову ночной порой, когда так легко верится в тайны и заговоры, и даже свет рождает тени, они могли бы завести меня в область самых нелепых и страшных предположений. Но среди яркого весеннего дня, когда среди заброшенных развалин пробуждается жизнь, они лишь промелькнули, как сумрачный призрак, затаившийся в сыром проходе тёмного коридора. На рынках кипела торговля, сквозь камень древних мостовых пробивалась молодая зелень, выросшие на пустырях у старых стен дикие акации покрывались цветами. Жизнь брала своё на каждом шагу, и сердце моё переполняла надежда на лучшее.

За кормой медленно уплывали стены, крыши и купола древнего города, а сам он, словно на глазах превращался в уходящую сказку. Вот уже корабль миновал башни у входа в Золотой Рог, между которыми протягивают огромную цепь, перегораживающую залив. Савва говорил, что лишь одному кораблю за много веков удалось преодолеть её. Норманн, служивший наёмником, впал в немилость и угодил в застенок. Бежав из тюрьмы, он с товарищами захватил свой корабль и, налегая на вёсла, устремился прямо на цепь. Когда нос ладьи уже почти коснулся её, норманны дружно бросились на корму и судно, накренившись, легло всем корпусом на преграду. Тогда они перебежали на нос.

Этот норманн стал потом королём где-то на берегах Янтарного моря. Говорили, что в трюме корабля было очень много серебра, что и позволило задрать его нос на нужную высоту. Больше перескочить эту цепь не удавалось никому.

Вскоре мы вышли в открытое море и берег стал скрываться из глаз.

В этом плавании не было ничего интересного. Ни островов, ни чужих кораблей на горизонте. Только вода со всех сторон, куда только достаёт глаз и небо над головами. Лишь всё выше и выше поднимающаяся каждой ночью над горизонтом путеводная Альрукаба говорила, что мы удаляемся к царству мрака.

Даже опытному кормчему нелегко находить верный путь в этой пустыне без единого следа. Мисаил, рассказал, что на Мальорке, тамошние составители портоланов, искушённые в искусстве навигации, считали плавание через Сурожское море делом очень рискованным. Слишком большое и бурное. Издревле мореходы старались здесь не удаляться от берегов. Ветра переменчивы, солнце и звёзды в любое время могут скрыться за тучами. Даже курс, проложенный по компасу, на таком большом расстоянии даёт слишком большие отклонения.

Мы провели в открытом море, вдали от суши, целых пять дней и, когда, наконец показался желанный берег, капитан не спешил приближаться к нему. Он даже не скрывал своей досады и беспокойства. Оказалось, что нас сильно снесло к востоку и мы оказались у берегов Кавказа. Эти места населены зикхами и черкесами, которые не подчиняются ни хану Джанибеку, ни какому другому властителю. Разбои здесь самое обычное явление. Нередко жители побережья на лодках захватывают проходящие мимо суда. Если это делается с ведома местных князей, то путешественники рискуют в лучшем случае, быть ограбленными начисто, а в худшем, оказаться в плену, откуда придётся освобождаться за выкуп.

Хуже, если попадёшься шайке грабителей, промышляющих на свой страх и риск. Местные князья их, по мере сил, преследуют, поэтому разбойники стремятся сохранять свои дела в тайне. Для попавших к ним в руки это означает неминуемую гибель.

Зато теперь было совершенно ясно куда плыть. Боспор Киммерийский, через который лежал путь к Тане к западу от нас и, хоть ветер был неблагоприятный, корабль потихоньку лавируя стал двигаться на закат. Немного погодя он и вовсе направился к берегу.

— Это Мапа, — пояснил капитан, указывая вперёд, — Здесь хорошая бухта и генуэзское укрепление.

Слово укрепление означало какую-никакую власть. Как нам пояснили плывшие с нами греки, за порядком здесь следили сами хозяева этих краёв — зикхские князья. Они имели с морской торговли неплохой доход, поэтому о безопасности путников пеклись со всей строгостью. Несмотря на эти заверения, на берег мы сходить не рискнули.

Фактория генуэзцев и небольшое поселение возле неё даже отдалённо не напоминала город, но плывшие с нами купцы говорили, что впечатления обманчивы. Отсюда начиналась дорога, которая вела к реке Кубань, откуда лежал путь по другую сторону гор к самой столице Золотой Орды. А у самой реки, в нескольких днях пути отсюда, был городок Копа, где тоже плотно обосновались генуэзцы. С одной стороны он был ближе всего к летней кочевке хана, с другой — к нему выходили горные дороги из самого сердца Зикхии. Это было главное место торговли черкесскими рабами. Оттуда они шли сюда в Мапу или в Матрегу, и далее в Кафу — столицу генуэзских владений Сурожского моря.

За время путешествия греческие купцы, торговавшие в здешних краях много лет, немало рассказали мне о городах и путях Хазарии. Так они называли эти места. У этой страны было столько же имён, сколько сменилось хозяев за долгие века. Она побывала и Киммерией, и Тавридой, Скифией и Понтом. Тана, куда лежал мой путь, лежала где-то за Боспором Киммерийским, по берегам которого с обеих сторон лежали города Матрега и Воспоро. Там хозяйничали генуэзцы. В саму Тану ход им был закрыт уже двенадцать лет, после изгнания оттуда франков. Матрегу от подобной участи спасло то, что она лежала в землях зикхов.

Главным же портом в этих краях оставалась генуэзская Каффа, защищённая мощными стенами, преодолеть которые так и не удалось армиям хана Джанибека. Омару, для возвращения из Золотой Орды, лучше всего искать попутный корабль именно там. Но миновать Тану ему на обратном пути не удастся. Коли его след обрывается там, то и иного пути для возвращения не будет.

XIII. Горы Каф

Корабль наш плыл в Тану за грузом зерна. На моё недоумение, почему это происходит весной, а не осенью, когда собирают урожай, купцы снисходительно пояснили, что осенью только жнут спелые колосья. Увязанные в снопы их ещё нужно хорошенько просушить, потом обмолотить. Свозить потом зерно к перевалочным местам тоже проще зимой, на санях — повозках с полозьями, скользящими по снегу. Дальнейший путь лежал по руслам рек. Зерно, товар недорогой, его не выгодно возить в тюках на спинах животных. Зато спрос на него не исчезает никогда. От торговли зерном зависит жизнь людей и судьба царств.

Когда двенадцать лет назад Джанибек изгнал франков из Таны, в Константинополе начался голод, а цены на зерно взлетели вверх даже в далёкой Генуе. Потом чума выкосила, подобно незрелым колосьям, великое множество хлеборобов. Теперь зерно продаётся по сорок сольди за мину. В два с половиной раза дороже, чем было совсем недавно.

Некоторые купцы, плывшие с нами, были потомственными торговцами зерном. Им промышляли ещё их деды и прадеды. Северные берега кормили скалистую, малопригодную для хлебопашества Грецию с незапамятных времён. Житницей для Константинополя всегда был Крым.

Когда я, однажды в разговоре коснулся истории про святую Софию, где русские послы, искавшие веры, не могли понять на небе они или на земле, один из купцов довольно буднично пробурчал, что тогда русские захватили Херсонес и перекрыли поставки зерна из Крыма. После чего ромейский император действительно запел ангельским голоском. Как райский херувим. Или кастрат в храмовой капелле.

Эта способность купцов в любом, даже самом возвышенном духовном деле или великом государственном свершении видеть только изнанку торговых дел, меня поражала всегда.