Венгерская вода

Желаете услышать историю улуса Берке, поведанную греческим хлеботорговцем долгим скучным вечером на борту корабля в открытом море? В устах старого купца она звучит совсем иначе, чем под пером учёного монаха или придворного хрониста.

Это степь. Бескрайняя степь на десятки дней пути, что на север, что на восток. Великое пастбище, изобилующее сочными густыми травами выше роста человека. Реки для водопоя. Нет лучше земли для кочевника, чьё достояние, жизнь и слава в количестве скота. Потому и была она испокон века вотчиной кочевников. Ещё Геродот две тысячи лет назад рассказывал о скифах, вся жизнь которых проходила в шатрах и скитаниях со стадами. Шли века, менялись языки и народы, но одно оставалось по прежнему. Над степью царили кочевники.

Когда сюда пришли откуда-то из самого сердца Азии орды Потрясателя Вселенной, ничего не переменилось. Те же стада, те же пастухи.

Какая жизнь у пастуха? Охраняет скот. От хищников, а по большей части от грабителей — таких же пастухов, как он сам. Степь ведь только на первый взгляд кажется бескрайней.

У всего в подлунном мире есть граница и границу эту прокладывает пропитание. Сколько нужно земли, чтобы не помереть с голоду. Для кочевника это размер пастбища для скота, способного прокормить одного человека.

Вроде степь велика, места хватит всем. Только уберечь скот тяжело. Всегда найдутся желающие поживиться. В одиночку пастух беззащитен перед любой шайкой, рыскающей по степи. Там можно выжить лишь ордой. Если на твоё добро не позарятся чужаки, придёт время, вырастут сыновья, настанет черёд внуков — появятся новые рты, которых уже не прокормит прежнее пастбище. Даже если хватит еды им самим — не достанет на жён и детей. Дорога им одна — отбивать кус у соседа. А там такие же молодые и голодные волки ищут лучшей доли.

Выживает тот, чья стая больше. Вот так и сбиваются кочевники в орды, чтобы охранять свои пастбища, да отнимать чужие. Ханы собирают лишних молодцов в отряды, дают им оружие и коней, кормят и одевают, награждают за службу. В этих, ненужных на родных пастбищах батырах, вся их сила.

Только сила эта служит до тех пор, пока есть чем её кормить. Пока хватает у хана пастбищ и скота всё это содержать. Иначе рассыплется это воинство по степи шайками вольных казаков, не подчиняющихся никому и не имеющих иного пропитания, кроме грабежа.

Потому в этих краях всегда процветала работорговля. От лишних ртов избавлялись.

Так было, пока при хане Тохте не воцарился в степи мир. После многих лет неурядиц, когда ханы и их батыры нещадно резали друг друга, война прекратилась и отпала нужда держать отряды для охраны скота. В степи стало спокойно и туда пришли другие люди, которые стали брать у владельцев небольшие участки земли под пашню.

А какая земля в степи! Чёрная, жирная, хоть сам ешь. Урожаи на целине такие, что глазу не верится. На клочке, где еле-еле кормился со своего стада один пастух, теперь спокойно можно было прожить целой дюжине хлебопашцев. Не просто содержать себя и свои семьи. Они делились урожаем с хозяином земли, да ещё оставалось зерно на продажу.

Для эмиров и ханов это была просто манна небесная. Теперь они могли кормить и содержать куда больше воинов, чем раньше. Да к тому же не гонять их всё время в набеги за добычей.

Хлебопашество стало, как вешняя вода, растекаться по всей степи. Поначалу исконные земледельцы выбрались со своих тощих делянок в лесах на тучный чернозём. Выезжали весной, иной раз за много дней пути, на арендованные участки. Засевали. А осенью приезжали убирать урожай. Даже охранять не нужно. Хозяин земли, имевший долю в урожае сам стерёг поля почище степной овчарки. Потом в хлебопашцы потянулись и бывшие пастухи, которым не нашлось места и пропитания возле гуртов и отар.

Скоро то тут, то там стали появляться уже постоянные посёлки. Владельцы земель это всячески приветствовали и следили за порядком, благо их военные отряды стали увеличиваться. Вослед пахарям потянулись кузнецы, плотники, шорники, прочий ремесленный люд. И, конечно, купцы. Появились местные перекупщики, свозившие зерно на перевалочные пункты, где перепродавали его уже более крупным торговцам. То тут, то там стали возникать базары, куда собирался народ с ближней округи, и возле которых старались селиться ремесленники и купцы.

У самих степных властителей от продажи полученного зерна завелись деньжонки, а вместе с ними охота ко всяким покупкам. На базары повезли ткани, благовония, специи, зеркала и оружие. Уже никто не хотел довольствоваться изделиями домашних мастеров, хотели привозного.

Прошло всего несколько лет, а уже по всему улусу, то здесь, то там появились небольшие города. В Золотой Орде запрещено возводить укрепления и стены, безопасность и порядок обеспечивала ханская власть, потому у новоявленных горожан не было лишних расходов, да и земли под строения получалось сколько хочешь.

Обилие зерна принесло выгоду не только торговле. Если не удавалось его продать, можно было засыпать скоту. Конь, выкормленный ячменём, совсем не то, что лошадка, щипавшая траву. Он может нести не только лёгкого лучника-казака, но и тяжеловооружённого латника, закованного в броню.

Зерно привело деньги и силу. Деньги уже сами привели за собой торговлю. Пошли караваны на юг, в Персию, на восток — в Маверннахр, в царство великого хана. Привезённые из тех земель товары стали продавать франкам.

Всё, как по мановению руки джинна, выпущенного из кувшина. За несколько лет.

Вот тогда Тохта и запретил работорговлю. Люди оказались нужны самому. А, когда ушлые генуэзцы решили, что хан им не указ, вышиб их одним махом из своего царства. Они тогда уже совсем поверили, что поймали удачу за хвост. Соперникам своим венецианцам наложили запрет на тридцать лет плавать в Сугдейском море. Думали им сам чёрт не сват. После размолвки с татарами стали было торговать рабами с Кавказа, да в Египте их не стали покупать — черкесы стали там силу набирать.