Венгерская вода

XXIII. Мазь императрицы Зои

Мне поначалу казалось странным, что ханский посланец ничего меня не спрашивает про Омара. Не обмолвился ни единым словом. Прошёл день, другой — он всё так же беспечно предавался воспоминаниям, рассказывал истории, больше уделяя внимание нашим спутникам ромеям. Мне уже стало казаться, что он решил проплыть часть пути рекой, чтобы потихоньку у них что-то выведать. Только один раз, уже вечером второго дня, когда я умывался у реки перед сном, старик, стоя рядом и любуясь закатом, негромко сказал:

— Ты умный юноша. Главное почтительный. Ничего не спрашиваешь, а ждёшь, когда старшие обратятся. Правильно. Вопросы выдают намерения.

Разговор о моём деле он завёл только на третий день. Будто невзначай. И не со мной, а с патриаршим посланником. Я даже вздрогнул от неожиданности, когда Злат вдруг спросил его:

— Думаешь на Москве с Авахавом повстречаться?

— Всё зависит от того, кому он сейчас служит.

— То-то и оно. Последний раз его видели на волынской дороге. Там он показал проезжую грамоту на Киев.

Видимо в этих словах был некий намёк, которого ромей не понял, потому что доезжачий продолжил:

— Если он ехал из Таны в Киев, то чего его занесло на волынскую дорогу? Это большой крюк по степи.

Теперь грек задумался.

— Если бы он собирался в Москву, то из Таны ему совсем было близко через Красный Яр. А через Киев ему туда никак мимо литовских караулов не проскочить. Так что не свидитесь, — усмехнулся Злат, — Человек он торговый. Коли поспешает, значит торги намечаются. Как думаешь, кто торговать будет? И чем?

— Коли Ольгерд своего человека пошлёт к патриарху, чтобы для него клобук просить, то ему ведь потом ещё нужно будет в Орде ярлык получать. По этой части Авахав ловкий ходок. Только рановато. Ольгердов человек назад раньше осени никак не вернётся. Получается спешил он к цареградскому посольству.

— Да ещё по волынской дороге, — поддакнул Злат.

— Из-за Волыни сейчас у Литвы с поляками и венграми пря. Не зря, выходит наш торговый человек ездил к венгерской границе.

— А прошлой осенью помог продать в Чембало татарских невольников. Не из тех ли, кто недавно на Волыни или в Молдавии в плен угодил? К венграм или полякам. Самим-то им эти пленные ни к чему. За знатных можно выкуп взять, а чёрную кость куда девать? Белая крепость под боком. А оттуда морем куда хочешь. Вот только продавец сидит в Тане. Ты человек учёный, тебя думать философы учили. Думай!

С этими словами доезжачий повернулся ко мне, прервав, подобно сказочной Шахерезаде, рассказ на самом интересном месте.

— Я с этим самым Авахавом познакомился лет тому двадцать назад в Сарае. Одновременно с нынешним митрополитом Алексием. Тот тогда ещё простым иноком был. А приехали они в Орду по одному и тому же делу. Я у тамошнего эмира наибом был — так и скрестились наши пути-дорожки. Авахав тогда хлопотал по делам эмира Алибека. Как видишь, прав старик Соломон — ничто не ново под небесами. Столько лет прошло, а опять те же имена. Зимой ведь Алибек как раз был в кочевьях недалеко от Белой крепости, — снова повернулся он к греку. — А летом в Крыму. Так что к продаже чембальских невольников никаким боком не причастен. Зачем тогда было для этого в Тану ехать?

— Получается, что есть кто-то, у кого дела с этим Алибеком? И сидит он в Тане?

— Вот видишь. Я у философов не обучался, а мне тоже эта мысль в голову пришла. Тана, Литва, Алибек, Белая крепость. Есть между всем этим какая-то связь. Ну да это не моего ума дело. Просто мне показалось, что этот египетский купец тоже неспроста в этот клубок угодил. А вот как — не пойму? Торговал ладаном. Товар самый что ни на есть мирный. Не рабы, не железо. Главный покупатель попы и бабы.

Доезжачий замолчал и долго о чём-то думал, глядя на пустынный берег. Молчал и его собеседник, тоже погрузившись в свои мысли. Среди раскинувшегося, на сколько хватало глаз, степного простора словно и не было места тайнам. Где-то в вышине заливалась птица, ветерок доносил свежий запах диких трав. Даже вёсла скрипели однообразно и медленно, словно попадая в такт некой неслышной музыке. Потом Злат сказал, будто обращаясь к кому-то, затаившемуся в прибрежных кустах: