Господин из Стамбула. Градоначальник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Натурально! — подтвердил капитан.

— Мошенники! Ловко работает, подлецы! Восхищаюсь вашей работай!

— Погодите, это еще не все! Еще следует два пунктика, после чего вы прямо-таки влюбитесь в нас.

И, вытягивая из кармана мой портсигар, Литовцев щелкнул им и любезно протянул мне.

— Курите, дорогой барон, хорошая папироса в подобные минуты помогает настроению, прочищает мозги.

Я закурил свою же собственную папиросу и приготовился слушать заключительные «пунктики» работы этих прохвостов.

— Итак, продолжаю. Четвертый пунктик — те деньги, которые вы выиграли в клубе. Они также пойдут в нашу пользу, — вы помните, конечно, мое обещание отыграться сегодня же? Человек слова и джентльмен, я не мог поступить иначе и, как видите, сдержал обещание! Вернул шестьсот и кое-что еще выиграл!

— Детишкам на молочишко! — загоготал капитан.

— Именно! На молочишко! А теперь последний и самый радостный для вас пункт, уважаемый милорд. Надеюсь, вы же понимаете, как умный и опытный человек, что после столь откровенного разговора по душам, который мы вели, нам с Сергеем Иванычем никак невозможно оставлять вас в заключении или, паче чаяния, на свободе при помощи там порук, бегства, — нам это неудобно. Словом, любезный друг, можете себя считать усопшим, а мы с капитаном примем для этого все зависящие от нас меры.

— Натурально! — подтвердил капитан и, не давая мне говорить, закричал: — Заха-аренко!

В двери заглянул надзиратель.

— Взять его в отдельную!

— В тую, что под полом?

— В ту самую, да смотри, чтобы ни один человек не знал и не видел этого сук-киного сына! Адью, барон! — делая ручкой и поворачиваясь ко мне спиною, закончил капитан.

Два дюжих полицейских и неестественно хмурый, с вытаращенными навыкат глазами Захаренко повели меня по коридору и затем через двор.

«Воображаю, что это за прелесть», — подумал я, подгоняемый сердитым Захаренко.

***

Выйдя из дверей сыскного, мы по черному ходу спустились во двор. Темный, неуютный, грязный, он лежал передо мною. Конвоиры повернули к дальнему флигелю. Два крохотных оконца со слабым, мерцающим огоньком едва прорезали глухую каменную громаду здания.

«Гроб! Отсюда не вырваться!»

Справа, чуть в стороне, тянулся ярко озаренный огнями особняк контрразведки. У освещенного подъезда стояли парные часовые. В открытых окнах второго этажа мелькали люди.