Господин из Стамбула. Градоначальник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Опасный преступник, международный вор и аферист. Попался с поличным, обстоятельства военного времени требуют скорейшей ликвидации.

— Не так энергично! — отодвигаясь от склонившегося к нему капитана, сказал Татищев. — Значит, вор и аферист?

— Так точно!

— А может быть, еще и большевик? — насмешливо протянул полковник.

— Все может… быть… имеются и на то данные, — озадаченно произнес Голоскухин.

— А-а! Ну, а раз имеются на то данные, то политические дела должна вести контрразведка, надеюсь, вы с этим согласны, капитан? Будьте добры сейчас же дело и показания этого боль-ше-ви-ка переслать в мой кабинет в отдельном пакете, а также и пять тысяч долларов, несомненно принадлежащие Коминтерну! — совсем издевательски закончил Татищев.

Шофер, улыбаясь, отвернул в сторону свое сияющее лицо, офицеры смеялись.

— А также и золотые часы с портсигаром, — напомнил я» глядя на помрачневшего капитана.

— Но… ваше сиятельство… осмелюсь заявить: это же уголовник, шулер, вскрыватель сейфов… Его действия подлежат ведению сыскной полиции.

— Позвольте, капитан, вы только что заявили, будто человек этот, помимо всего, подозревается и в большевизме и что у вас есть веские основания утверждать это? Надеюсь, вы так говорили и я не ослышался, господа? — корректно обратился полковник к своим офицерам.

— Так точно, господин полковник, мы ясно слышали эти слова! — давясь от смеха, подтвердили офицеры.

— И я тоже слышал, — заявил шофер.

— Я… я… буду жаловаться… я… я… генералу Врангелю заявление сделаю.

— Что? Жаловаться будешь? Молчать, кислая шерсть, взяточник, сук-кин сын, а то я тебя самого в холодную упрячу! — очень тихо и очень выразительно пообещал полковник и внезапно закричал: — Через пять минут чтобы все было в моем кабинете! Да руки по швам, когда с вами говорит начальство!

Голоскухин что-то невнятно пробормотал, вытягиваясь перед Татищевым, словно рекрут перед грозным капралом.

— А его держать до моего распоряжения в контрразведке! — И, сделав жест шоферу, Татищев отвернулся. Машина мягко взяла с места и исчезла в темноте двора.

— Идемте, милостивый государь, в помещение, — вежливо обратился один из офицеров.

— До свидания, папа Голоскухин! Тю-тю, брат, деньги!.. Что теперь останется детишкам на молочишко! — издевательски сказал я и расхохотался, глядя, как капитан, даже не слышавший моих слов, изо всей силы ударил по лицу Захаренко, так неудачно отводившего меня в каземат.

***

Мое положение, черт побери, если и не осложнялось, то, во всяком случае, становилось своеобразным. Зачем, по какой причине этот откормленный гвардейский полковник отобрал меня у сыскного капитана? Мои доллары? Положим, они заинтересовали его, но ведь еще до этого он зачем-то внимательно оглядывал меня? Но зачем? Политикой я не занимался, — значит, для контрразведчика ценности не представлял. Судя по его тону и довольно дружелюбному отношению ко мне, вредить не собирался, скорее можно было предположить, что я был нужен ему. Но для чего? Какое отношение имел я к крымской контрразведке и ее сиятельному начальнику?