Айслу всхлипнула сильнее:
— Боюсь я, за тебя боюсь.
— За меня?
— Уйди, Махмут, из этой своей милиции. Брось ее, зачем она тебе?.. Ведь кругом…
— Ах, вот ты о чем?
— Да, об этом, — почти выкрикнула Айслу, всматриваясь в лицо Махмута. И ей казалось, что он различает в этой невозможной темноте, как оно прокалено насквозь солнцем и как в изломах Махмутовых губ залегли резкие складки.
— Не бойся, Айслу, за меня.
— Как это не бойся, если они бумаги пишут. В них вносят всех, кого собираются убить. Всех коммунистов-большевиков в списки записывают. Так разве про тебя не вспомнят?
— Подожди. Кто это они? Какие списки?
— Я же сказала. Опять у нас сегодня гости. Пятеро их сегодня. Отец велел для них барашка зарезать. Теперь у нас каждый день барашков режут. Там на Карое гости, сюда только приехали, опять гости.
— А откуда твой отец баранов берет? У него их теперь мало.
— Почему мало? В горах он отары держит.
— А кто гостит сейчас у вас?
— Домулла, казах с пятнами на лице, забыла, как его зовут, купец Салов.
— Домулла? Салов? А Салова ты не путаешь с кем-нибудь?
— Нет. Этот шайтан кривобокий еще так нехорошо на меня всегда поглядывает. Я прячусь, когда он приезжает к нам.
— И часто приезжает?
— Раза три видела на Карое.
Махмут вскочил, прислушался. Было ясно, что неспроста собралась у Токсамбая такая компания.
— О чем говорит с гостями Токсамбай? — наклонился он к Айслу.