– Да-а-а, – неопределённо протянула хозяйка и принялась пристально рассматривать комнату, как незнакомую. Обошла вокруг стола, оглядела оранжевый абажур, висевший над ним, затем взяла скамеечку и села к печке. Открыла дверцу, долго смотрела на огонь, положив руки на колени. Вика с Котькой, не шевелясь, сидели на чёрном дерматиновом диване с круглыми жёсткими валиками, когда услышали её спокойный голос:
– Его здесь уже нет.
– Кого? – Котька очень тихо, как ему показалось, спросил Вику, но Марина Петровна размеренно, чётко выговаривая слова, как привыкла на уроке, ответила:
– Моего мальчика, моего Володи, уже здесь нет. Он убит на фронте. – Она закрыла печную дверцу, тяжело поднялась, прошла к шкафу, достала свой поминальный свиток, развернула его. – Мой сыночек погиб. Как все…
Вика, словно выдохнув свой страх, обмякла на диване. Котька положил руку на её плечо, посидел ещё немного, потом, кивнув глазами на тётку – видишь, с ней всё в порядке – ушёл, осторожно закрыв за собой дверь.
Теперь Вика стала реже бывать у Костроминых. Чаще приходил Котька, помогал чем мог: колол дрова, таскал воду, приносил картошку и, если случалось, кусочек мясца или рыбки от главных добытчиков – Осипа Ивановича и Филиппа Семёновича. Дымокур теперь жил дома: объявился Ванька, с золотой фиксой во рту и с наколками каких-то русалок и морских чудищ на плечах.
Весна в тот год пришла рано. Амур как-то неожиданно взнялся, быстро отшумел шугой и отторосил. Начальство торопило с подготовкой судов к навигации – шутка ли, почти на месяц раньше сроков вскрылась река. На сборы и подготовку к первому рейсу на настоящем большом пароходе оставалось совсем мало времени. Котька приходил домой поздно, пропахший горелым маслом и мазутом, с руками, как, смеясь, говорила Вика, навечно негритянскими.
Однажды, тихим апрельским вечером, подходя к дому, Костя увидел Вику. Она сидела на крыльце, по-старушечьи подперев голову рукой, в другой держала конверт. Котька подбежал, присел рядом и в нетерпении и страхе крикнул:
– Да что в нём?
– Отец нашёлся, прочти. – Вика протянула ему конверт.
– Ну так и радуйся, а то напугала прямо.
Вика почти зло посмотрела на Котьку:
– А я и радуюсь! Мы скоро уедем в Ленинград!
После снятия ленинградской блокады Котька думал о её отъезде, но это будет где-то там, потом… Сейчас он смотрел на Вику, ясно понимая, что она уходит от него навсегда, в другую, недоступную для него, жизнь, с дворцами, каналами, музеями, о которых она так восторженно рассказывала. И Котька заплакал, заплакал горько, навзрыд, не таясь и не стесняясь…
– Не плачь, – успокаивала Вика. – В Ленинграде много речных, морских и всяких училищ. Поедем вместе, не плачь.
Он кивал головой, размазывал ладонью по лицу чёрные слёзы. Успокоившись, сказал как о чём-то очевидном:
– Забудешь ты нас со своими мостами, фонтанами-шутихами…
– Да нет там уже никаких шутих! – вскричала она и совсем тихо добавила. – Да и самого Петергофа, говорят, тоже нет.
– Ну так оставайся! – в отчаянии крикнул Котька, хотя понимал, что это невозможно, да и не нужно.
Без Вики началась совсем иная полоса в Котькиной жизни, и всё, что было в ней до её отъезда, всё, что ему хотелось заново пережить, каждая мелочь, связанная с Викой, ещё долго-долго в воспоминании являлась ему ярче, полнее и необыкновеннее.
ebooksa