Ведьмин ключ

22
18
20
22
24
26
28
30

Степан неподвижно сидел над Михайлой, потом стал быстро подсоблять Петру. Только присыпали, как услышали позади себя треск мотоциклов, крики. Яркие фары, подрагивая, катились к ним, нашаривая раненых и отставших.

– Рви-и! – Дёмин выскочил из воронки и тут же пропал в темноте.

Догоняя Дёмина, Степан бежал широкими прыжками, придерживая на груди автомат Михайлы. От зарева лицо Дёмина было медным, с уха струилась кровь. Поодиночке и пучками стегали небо яркие стебли ракет, расцветали ослепительными цветками, гнулись к земле, истаивали. На своих бойцов наскочили неожиданно. Они грудились у крайнего хуторского сарая. Земля ходила ходуном от разрывов, выли моторы. Освещённые ракетами низко над переправой серебристыми мотылями кружили самолёты, из реки, вперемешку с бревнами, вздымались рваные полотнища избаламученной воды. Сквозь грохот, путаясь в сетях трассирующих пуль, прорывалось надсадное «ура», истошно ржали кони.

– Наши на мосту! – крикнул кто-то из бойцов. И, как всегда перед атакой, грудь Степана охолонуло изнутри, свело скулы. Голосом сиплым, вроде для себя, скомандовал:

– Давай!

Чувствуя за спиной топот красноармейцев, нёсся к переправе, строчил по сторонам, опрокидывал возникающие на пути фигуры немцев, рвал горло криком:

– Ура-а!

– Ура-а! – натужно поддерживали сзади.

Но тут по мосту ударили снаряды. Перед тем как рассыпаться, он будто вздохнул, вздыбился, роняя людей и брёвна, и рухнул в реку. И сразу стали затихать взрывы, пальба, поубавились светляки ракет. В балке оказалось человек пятьдесят из только что прорвавшейся группы.

– Дёмина нету, Петра? – спрашивал Степан, сползая по склону. Тут за спиной, выше головы, рвануло, высветлило на миг дно балки, людей в бурьяне, Степан юлой крутнулся на месте, пал на четвереньки и попятился от боли, от катящих в глаза огненно-лохматых, грохочущих колёс…

Глава 3

Стружок снесло по течению к рыболовецкой деревеньке-колхозу. Пока Степан сидел истуканом, дед Трофим, потихоньку да помаленьку подгребая кормовым веслом, завёл стружок в заводь с пологим песчаным берегом. Тут у больших остроносых лодок суетились рыбаки: укладывали по бортам крашеные фуксином сети, гремели вёдрами, отчерпывая воду, незлобно переругивались. Другие на бечеве заводили вверх лёгкие плоскодонки, чтобы у истока выметать сети и пойти вниз сплавом. Весело окликнули Трофима, чего, мол, занесло не на свой участок, хромой чёрт? Или рыбы надёргал полный стружок и в Иркутск плавишь мимо колхозу?

Степан с завистью смотрел на рыбаков, слушал, как бакенщик перешучивается со стариками-годками, и чувствовал себя так, будто кто-то оттирает его от людей, обосабливает.

Трофим выбрался из лодки, поддёрнул её на бережок, что-то хотел сказать Степану, но только пожевал губами и, увязая в песке деревяшкой, захромал к старикам. Степан только теперь снял котомку, сунул на дно лодки под седушку. Торчать в стружке одиноким сычом не мог. Вышел на берег к весёлому кострищу.

В огромном чане пыхтел вар, выдувая чёрные пузыри. Паренёк в застиранной тельняшке ворочал в чане черпаком на длинной рукоятке, то и дело сдувая с глаз потемневшую от пота косую чёлку. Старики, все как один седые, курили. Трофим уже сидел среди них на тюке пакли, прикуривал от уголька, поданного ему на конопаточном клине. Разговор шел обычный: кто сколько поймал и сдал рыбы колхозу, кто из годков жив, кто помер. Привычный разговор.

Степан присел на корточки, протянул к огню ладони, накалил их и стал шоркать, втирать тепло внутрь рук. Проделав это, он как бы приобщился к чужому огоньку и начал свёртывать цигарку.

– Фартовый плывёт! – крикнул парнишка-варщик.

Старики дружно прикрыли ладонями глаза и, поглядывая на реку, о чём-то побормотали между собой, решили:

– Пашка-а! Чёрт рытый, эй! – завскрикивал желтоглазый дед, грозя изверченным пальцем рыбаку, плывущему с ближней шиверы. – Чё мимо наладился, фартовый? Причаливай да пару марсовиков на рожень гони-и!

– Никаво-о! – донеслось ответом.