— Кровь его на нас и на детях наших! — раздался выкрик снизу, и толпа одобрительно загудела.
— Прекрати этот балаган! — сказал прокуратор Каиафе. — Прекрати! Войска готовы, они ждут. Ждут моего приказа, слова, жеста. Сколько народа там, внизу? Сотни? Тысяча? Две? У меня хватит воинов, чтобы перетоптать их лошадьми, изрубить мечами.
Каиафа молчал, толпа ревела.
Понтий Пилат повернулся и молча сошел с трибуны. Толпа, видя, что тот, к которому были обращены их крики, покинул трибуну, умолкла. Они не могли понять, что означает это, приняты ли их требования или отвергнуты?
Прошла минута, вторая, третья, а прокуратор все не возвращался, наконец, он вернулся, молча обвел взглядом притихшую толпу, и сказал Каиафе:
— Я отпускаю Иисуса из Назарета и отдаю на казнь Иисуса Варавву, которого называете вы царем иудейским, последний раз прошу тебя, убери толпу.
Каиафа молчал.
— Молчишь, первосвященник? Тогда я умываю руки, — сказал Понтий Пилат, — кровь этих людей на тебе. Эй, солдаты! — крикнул он стоящим рядом с толпой легионерам.
Толпа заколебалась и попятилась назад, люди почувствовали, что сейчас произойдет что-то страшное, но деваться им было некуда, площадь уже оцепили римские войска: впереди всадники, позади, во второй шеренге, пехота.
Первосвященник поднял руку.
— Не надо, прокуратор, — сказал он, — я знаю, что ничего не остановит тебя, я уведу толпу, но ты горько раскаешься в том, что сделал, что не уступил просьбе народа, не друг ты кесарю!
— Что, еще один донос? — усмехнулся прокуратор — Я верно служу кесарю и доносов не боюсь, я не допущу восстания в подконтрольной мне провинции, я не так слаб, как ты думаешь, и крови не боюсь. Хочешь сохранить Варавву? Хочешь, чтобы я отправил на распятие проповедника? Он праведник, он не замышляет ничего против Рима. Распят будет Варавва, как бы ни упорствовал ты, как бы ни бесновалась толпа. Я так решил! Пусть лучше будет залита кровью эта площадь, чем вся Иудея.
Каиафа сделал знак рукой, толпа, недовольно ворча, начала расходиться, так и не поняв, кого отпускает прокуратор, а кого отдает на казнь, Понтий Пилат объявил свое решение Каиафе, и люди внизу не могли расслышать, что он сказал. Строй всадников разомкнулся, давая людям возможность уйти, вскоре на площади перед дворцом никого не осталось, и лишь одна Магдалина стояла безумная, с распущенными по ветру волосами. Она не понимала, что происходит? Кого отправят сейчас на Голгофу, Христа или Варавву?
Когда приговоренных к смерти повели к месту казни, толпа вновь собралась, сопровождая их; каждый из приговоренных нес на себе крест, на котором его должны были распять. Кто из них Иисус? Тот, второй, нет, третий. Третий. Магдалина неотрывно следила за ним глазами, она не могла понять, кто это, Христос или Варавва? Пыталась пробиться к нему, но толпа оттеснила несчастную женщину.
Нет, нет, она не даст распять его, она бросилась к нему, обняла, закружила в экстазе неистового танца, вот он, его глаза, но почему они не глядят на нее? Глаза его мертвы, они смотрят мимо, а бешеный танец все кружит и кружит их, мелькают лица людей, мелькает все вокруг, и никак нельзя вырваться из этого круга…
Танец был лишь в ее воображении, она так и не смогла пробиться сквозь толпу, осужденные молча шли, сгибаясь под тяжкой ношей, свою смерть несли они на себе.
Она видела, как его положили на крест, как вбивали гвозди в руки и ноги, потом под вой толпы кресты подняли. Магдалина взвыла, рвала на себе волосы, звала, просила, кричала.
— Замолчи, женщина, успокойся, — окликнул кто-то ее, — послушай меня, Мария из Магдала, уйди, это не он, не Христос, это Варавва, разбойник и бунтовщик.
— А, это ты, ты, Фома? — удивилась Магдалина, узнав человека, обратившегося к ней. — А где Христос? Где?
— Христос жив, он у меня в доме, — ответил Фома, — он лежит, прикрытый плащаницей, на суде синедриона его избили, идем, омой его раны, помоги ему.
ebooksa