Мне жаль тебя, или Океан остывших желаний

22
18
20
22
24
26
28
30

По существу, теперь полевые исследования проводились на двух полигонах. При этом, с представителями двух рас — европеоидной и негроидной. Ли Амаду в том, что касалось экспериментов, был скрупулезен. Фиксировал все до мелочей. А поскольку в каждом племени можно было найти информацию как минимум о трех поколениях интересующего Ли Амаду рода, он и здесь преуспел. Бабушкин и Дрозд вслед за ним тоже бросились искать подобные сведения. Но, увы, не только предков детей, которых они собрали в интернат, но даже их родителей найти было уже практически невозможно. Люди, отказывающиеся от своих детей, пусть и с физическими отклонениями, чаще всего, сами потом тоже теряются среди себе подобных.

Ли Амаду поначалу во всем советовался с профессором Бабушкиным.

А тот в свою очередь, будучи настоящим генератором идей, всегда щедро делился со своими коллегами рождающимися в его голове дерзкими гипотезами.

— А что, если внешние анатомические изменения, пусть и вызванные воздействием радиации, связаны с какими-то особыми способностями людей? То есть изменения, происходящие на генном уровне, порождают физические отклонения и одновременно способствуют развитию какого-то дара или психического отклонения. Бывает же, например, человек мучается от аллергии на тополевый пух и одновременно обладает абсолютной грамотностью. Или у него чуть увеличена верхняя губа и есть склонность к алкоголизму… Возможно, эти взаимосвязанные особенности передаются из поколения в поколение, — сказал он как-то Ли Амаду. — Ты же у себя на родине прослеживаешь как минимум два-три поколения тех, кто участвует в экспериментах. Присмотрись. Если гипотеза подтвердится, это станет открытием глобального уровня. Ведь это, по существу, ключ, точнее, отмычка к генным кодам, которые станет возможно моделировать.

— Я над этим тоже думал… — сказал Ли Амаду, поправляя очки и морща свой высокий лоб. — И даже кое-что начал предпринимать.

— Что именно? — поинтересовался профессор Бабушкин.

— В Африке, как я вам уже говорил, есть целые племена с определенными анатомическими отклонениями. Я разговаривал с антропологами из Франции и США, а на каникулах даже пригласил две пары шестипалых некоторое время пожить у меня в загородном доме. Я выбрал две семейные пары — родители и их дочь с мужем. Дочь уже беременна и ждет ребенка, — признался Ли Амаду.

— Как интересно, — загорелся профессор Бабушкин, — то есть мы с тобой нащупываем какой-то интересный научный путь… И это никак не может быть случайностью, значит, стоит добраться до сути.

— Возможно, профессор, — проговорил Ли Амаду, — но для проведения исследований мне нужны средства, большие средства… Может быть, удастся оформить это как совместный с Россией проект? Наше правительство, я думаю, на это бы пошло.

— Я попытаюсь это обосновать… — пожал плечами профессор Бабушкин. — Хотя сейчас у государства нет денег даже на развитие производства, не то что на науку… но то, о чем мы с тобой сейчас говорим, может в будущем принести колоссальные прибыли. Одно дело — клонировать человека, и совсем другое — научиться выращивать даровитых людей.

— Может быть, стоит подключить частный капитал? — предложил Ли Амаду, и Бабушкин понял, что парень тщательно готовился к разговору.

— Пожалуй. Важно дать толчок развитию таких исследований…

— Если Россия мне не поможет, я буду просить помощи у американцев, — вдруг сказал Ли Амаду и, собрав бумаги, встал из-за стола.

Тут, как бы случайно, в кабинет к Бабушкину заглянул Дмитрий Дрозд, и по тому, как они с Ли Амаду переглянулись, Бабушкин понял, что ребята договорились о совместных действиях.

И правда, в тот вечер Дрозд битый час, уже без Ли Амаду, твердил, что нельзя, никак нельзя допустить, чтобы результаты таких уникальных исследований, которые проводят Бабушкин, Дрозд и Ли Амаду, достались американцам.

И тогда Бабушкин сделал все возможное. Он посетил нескольких влиятельных лиц, пригласил, кого нужно, в свой загородный научно-исследовательский центр. И на каком-то этапе неожиданно нашлись как государственные, так и общественные организации, готовые финансировать эти, проходившие под эгидой Международного Чернобыльского фонда исследования. И Ли Амаду, который все еще считался московским аспирантом, аккуратно получал нужные для своих научных экспериментов деньги.

Он, в свою очередь, приезжая в Москву, делился с профессором свежими итогами своей работы. Но потом резко и вдруг средства выделяться перестали. И профессор Бабушкин ничем уже не мог помочь Ли Амаду. Да и расположенный под Москвой научно-исследовательский центр пришлось закрыть. А вместе с ним и интернат с изрядно выросшими уже детьми. Бабушкин поручил Дрозду договориться с руководством нескольких детских домов о передаче им контингента необычных, что там ни говори, воспитанников.

— Да не переживайте, все сделано в лучшем виде, — доложил ему через некоторое время Дрозд. — Я нашел место, где они смогут жить вместе, и не только будут объектами исследований, но и сами серьезно займутся наукой.

— Хорошо. Закругляйся с этим и пиши отчет.

Отчет Дрозд написал и представил, но Бабушкин настолько занят был материалами ревизорской проверки подведомственного ему учреждения, что сунул его не читая в ящик стола.