По полукругу ведьм прокатился вздох. Я всё ещё была под впечатлением его колдовского птичьего взгляда, но тоже догадалась: грядёт контрольная. Что ж, всё как в старой моей школе… В ту минуту мне показалось, что с тех пор, как я сидела за партой в прежней школе, прошла тысяча лет, а то и больше. А ведь миновали всего два месяца каникул да сутки в Муравейнике…
Задумавшись, я пропустила слова Химиникума, а когда очнулась, одноклассницы уже записывали второй вопрос. Упс! Я покосилась в тетрадь очутившейся рядом со мной светленькой девочки с пятью тонкими льняными косами, в которые были вплетены бусины и перья. Она с самого начала показалась мне странной и словно совсем нездешней, а ещё чуточку похожей на сову. Кажется, она и сейчас, несмотря на серьёзный предмет и строгого учителя, витала в облаках — точь-в-точь как я минуту назад — и тоже не записала вопроса. Глядя на неё, я подумала о расшитых морковками мокасинах на толстой резиновой светло-голубой подошве.
— Новенькая? Ольха, верно? Иди-ка сюда, Ольха, — вдруг обратился ко мне Химик, застыв между ламп. — И ты, беленькая, Олениха, выходи.
Интересно, Олениха — это прозвище этой беленькой девочки или её настоящая фамилия?
— Раз обе проворонили вопросы, будете отвечать сразу мне. Ты, Кира, пока слушай и запоминай. А ты, Олениха, расскажи, кто такой Эхогорт.
Девчонки вздрогнули — все, как одна. Мигнул и погас свет. Но тут же загорелся вновь — стоило Химику повести бровью.
— Ну так что? Рассказывай.
Запинаясь и морщась, Олениха начала (а я-то думала, побоится, стушуется!) — высоким, тонким голосом:
— Эхогорт — король Чёрного Мира. При нём Чёрный Мир выплыл из Небытия, и тени закрепили за собой место на Стеклянной карте.
— Верно, — кивнул Химик. — А чем Эхогорт страшен, отчего дрожишь?
— Раз в год Чёрный Король обретает плоть и перешагивает колдовское стекло. В остальное время он ждёт этого дня Чёрном дворце.
— Отчего ему неймётся, почему жаждет обратить мир по тьму?
— Тёмная тиара блещет над его теменем — сковывает мысли, плавит во зло, губит волю, тень дарует…
Олениха была, словно в трансе.
— Что же я из тебя клещами слова тащу? Чем опасен Эхогорт для ведьм, для людей, для других миров?
— Тот, к кому он придёт во сне, будучи во плоти, обратится тенью. А если Эхогорт приснится правителю народа, тенями обратится весь его народ, и не будет им покоя ни в одном мире, будут они копить ложь, зависть к живым и горе, и тьму, и сольются с тенями и усилят их, и уйдёт свет, и уйдёт крик, и ветер, и цвет, и голос, и станут люди тленны наяву и тенны во сне…
Лицо у Оленихи побледнело, она зажмурилась, словно спала, и в кошмаре снился ей неведомый Эхогорт. Она говорила, как по писаному, словно давно затвердила эти слова и теперь не думала, о чём рассказывает, а читала по памяти на чужом языке. Или — словно заклинание читала…
Тени над сценой замелькали, заколыхались, отзываясь на её слова, но Химик, не оборачиваясь, махнул рукой, и они опали. Олениха умолкла, сложила ладони, будто держала в них светлячка, глубоко вздохнула. Химик кивнул ей. Посмотрел на меня:
— А ты, Ольха, как думаешь, чем плохо тенью стать?
Когда-то давно я читала книгу о том, как целый город, попав в немилость тёмного властелина, превратился в град теней. У того города тоже был король, смекалистый, но лживый, и никакие хитрости его не уберегли… Он жаловался, что уже сотню лет не знал вкуса еды, не касался руки друга, не видел горячего солнца, ведь для теней свет — смерть…