За линией фронта

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот ты ссылаешься на партию, на ее указания. Но разве партия учила тебя воевать в одиночку? Разве партия тысячу раз не указывала тебе, что вся наша сила в единении с народом, в служении интересам всего народа, всей страны? А ты хочешь замкнуться в скорлупе крохотного законспирированного отрядика, лишь бы только не лишиться своей воображаемой никчемной самостоятельности. Нет, Воронцов, это не партизанская борьба. Это партизанщина, которая рано или поздно приведет тебя к гибели. И к тому же к бесславной гибели… Я за штаб, товарищи, за удары всей мощью объединенных отрядов, за самостоятельные действия в намеченных секторах. Это заставит каждого сражаться не там, где он хочет, а там, где надо для общего дела. И я за право штаба делать, быть может, суровые, но необходимые выводы по отношению к каждому из нас.

— Прав товарищ Боровик, — выступает Пашкевич. — Пора сражаться не там, где хочется, а там, где надо нашей армии. Мы в неоплатном долгу перед ней. Она сдерживает германские полчища, она дала нам возможность оглядеться, собраться с силами. Пора расставаться с кустарничеством и включаться в борьбу по общему единому плану.

Богатырь говорит о роли подполья в партизанской борьбе. Захар считает, что оно ни в какой мере не вправе ограничиваться только вопросами пропаганды среди населения. Подполье должно органически включаться в боевые операции, хотя бы прежде всего обеспечивая выходы к объектам боевых и диверсионных групп.

— Пусть наши диверсанты уйдут даже на сотню километров от своей основной базы, — говорит Богатырь. — Но они должны идти спокойно: подполье обязано проложить им трассу, подвести их к объекту, обеспечить проведение операции на этом объекте. И еще. Если мы пойдем на объединение — а мы должны пойти на него — надо централизовать и усилить политмассовую работу среди личного состава отрядов. Только правильное понимание значения совместных операций — залог успеха этих операций.

Выступают Погорелов, Алексютин, Паничев. Каждый вносит свое — конкретное, деловое. Наконец, поднимается Бондаренко.

— Мне кажется, вопрос ясен, товарищи. Общая линия развертывания нашей боевой деятельности, необходимость новой организационной структуры, о которой здесь шла речь, не вызвали существенных разногласий. Полагаю, и Воронцов, подумав, согласится с нами.

Итак — объединенный штаб, руководящий совместными операциями, самостоятельные боевые действия отрядов в намеченных секторах с предварительным, конечно, предупреждением о них соответствующих райкомов партии, усиление подполья, подчиненного требованиям боевых операций, организация вооруженных групп в лесных селах… В каждом освобожденном от фашистов селе мы обязаны утвердить советскую власть и организовать эти группы. Советские села сольются в советские районы. И весь Брянский лес превратится в сплошной советский партизанский край.

Я отчетливо вижу, друзья, как боевые группы партизанских отрядов, объединенных единым командованием, уходят на юг и на север, на восток и на запад рвать мосты, пускать под откос эшелоны, громить гарнизоны — расширять наш советский партизанский край, делать все возможное, чтобы своими действиями способствовать успехам, нашей армии на фронте, чтобы командование советскими Вооруженными Силами рассчитывало на нас, как на верных боевых помощников. Ни на минуту мы не должны забывать, что наша основная задача, святая обязанность — вместе со всем советским народом добиваться победы над врагом, создавать оккупантам невыносимые условия на советской земле.

— А сейчас, товарищи, приступим к выборам штаба.

Командиром объединенного отряда выбирают меня, начальником штаба — члена Трубчевского райкома Ивана Абрамовича, комиссаром — Захара Богатыря. Снова поднимается Бондаренко.

— Мы немедленно доложим о наших решениях Большой земле. Не думаю, чтобы они встретили коренные возражения. Но как бы серьезно нас ни поправили, важно одно: с этого момента мы уже не одиночки — наши боевые дела включаются в единый, мудрый, победный стратегический план советского командования. Позвольте же с этим поздравить вас, товарищи.

Как боевая клятва, звучат на выжженном заснеженном разъезде слова «Интернационала».

Выходим из дома Клавы в сумерки. Разъезжаемся в разные стороны до новых боевых встреч.

Глава шестая

Всего пять дней отделяют нас от нового 1942 года. С Богатырем и Ревой мы возвращаемся от Саши Хабло, радиста отряда Погорелова, и говорим о великом переломе на фронте после боев под Москвой. Сводки по-прежнему сообщают о продолжающемся продвижении нашей армии, об освобожденных городах, о взятых трофеях и о невиданном подъеме, охватившем страну, когда от края и до края разнеслась по ней весть о победе под Москвой.

По-прежнему жива добрая советская традиция: победами провожать старый год, победами встречать новый. И на этот раз, как всегда, молодой год подходит к нам под знаком хороших предзнаменований.

Легко и радостно мечтается в тихом заснеженном лесу.

К началу нового года все лесные села превратятся в укрепленные пункты, куда будет заказан вход врагу, В январе силами объединенных отрядов мы нанесем последовательно три удара — по Трубчевску, Суземке, Буде. На добрую сотню километров от основной базы разойдутся группы наших диверсантов и завладеют вражескими коммуникациями…

Впереди раздается чуть слышный петушиный крик: скоро Красная Слобода.

Неожиданно в стороне от дороги, в снегу, у густой старой ели, вырастает Бородавко. В руке у него автомат. Проваливаясь по колено в глубоких рыхлых сугробах, он спешит к нам. Что-то случилось.