За линией фронта

22
18
20
22
24
26
28
30

— Положим, не десять, а девять с половиной, — поправил старик. — Одну-то вы с хлопцами порядком почали.

Простившись со старостой и захватив Балясова, выезжаем в Селечню: скоро должны приехать брасовцы…

Богатырь, видимо, волновался: он встречает нас у околицы.

— А я уже за вами собрался… Все в порядке? Ну, хорошо. И у нас неплохо.

— Брасовцы пришли? — перебиваю его.

— Приходил связной. Просят к ним приехать в отряд. Обещали прислать за нами поздно ночью… Нашего полку прибыло, Александр. Нашел-таки комиссара авиаполка, которого мы разыскивали. Владимир Тулупов.

— Тулупов? Володька? — радостно переспрашивает Балясов. — Ну и встреча! Это ведь мой старый друг. Где он?

— Вот мы к нему и пойдем сейчас. Там небось ждут-не дождутся с вами Новый год встречать.

Тулупов поджидает нас на пороге и вводит в дом. У стола, заставленного соблазнительными яствами, суетятся Рева и старенькая морщинистая хозяйка.

— Ну як же так можно? — журит нас Павел. — Прямо сердце на части рвалось: неужели, думаю, из-за этих полуночников даже стопки под Новый год не выпью?

— Володенька, будь хозяином, — обращаясь к Тулупову, ласково говорит старушка. — Зови гостей к столу: уже без десяти двенадцать.

Ровно в двенадцать поднимается Тулупов.

— Когда подбили мой самолет и я оказался здесь, в тылу, жизнь мне представлялась ночью, темной беспросветной ночью. Потом подобрали меня люди, начал я к ним присматриваться. Легче стало. Наконец, нашел-вас…

Хозяйка приносит патефон.

— Гуляйте, дорогие. Сегодня праздник у меня. Я ведь Володю как родного сына выхаживала, когда он с неба-то свалился. Лежал у меня в хате, мучился без дела, все на лес смотрел. «Уйду», — говорит. Я к нему хороших ребят стала приводить. Повеселел мой Владимир, часами с ними беседовал. А потом снова затвердил: «Ухожу. С товарищами ухожу». А куда ему уходить, когда он и по сей день хромает? Я уж и так и этак — все хотела его до сегодняшнего дня сберечь. Чуяло сердце, что под Новый год счастье ему выпадет. Вот и выпало…

Павел возится с патефоном. Пашкевич протягивает ему пластинку — и уже несется по хате:

Орленок, орленок, взлети выше солнца И степи с высот огляди! Навеки умолкли веселые хлопцы, В живых я остался один…

Раздается высокий звук, словно струна порвалась, и песня замирает на полуслове.

— Будь она не ладна! Пружина лопнула, — негодует Павел.

— Вот горе-то какое, — сетует хозяйка. — Думала, повеселятся ребятки… В земле, видно, долго лежала.

Пашкевич, резко отодвинув стул, отходит в угол. Рева замечает, что Николаю не по себе.