Не буду рассказывать о том, как прошла эта ночь: сколько раз был описан в книгах о партизанах прилет первого самолета!
У нас было точь-в-точь как у всех: нервное напряжение, волнение, что не загорятся заранее приготовленные костры, горячие споры — «прилетят или не прилетят?» — и хорошее доброе слово по адресу летчиков, которые направляются к нам, в далекий тыл. Каждый звук мы принимали, конечно, за шум авиационного мотора и, как обычно, услышали его, когда темный силуэт машины оказался чуть ли не над головой.
Самолет пронесся над кострами и исчез.
Это были самые напряженные, самые волнующие минуты.
Вдруг машина снова над нами. Два маленьких белых комочка отделяются от нее, и ветер несет их вправо, в темный, заваленный снегом лес.
Первого пассажира находим быстро — маленькую девушку-радистку лет девятнадцати, одетую в меховой комбинезон. Второй пассажир — вторая девушка-радистка — пропала.
Всю ночь бродили по лесу, кричали до хрипоты — никого.
Счастливцем оказался Рева. Провалившись по пояс в яму, он, усталый и злой, громко выругался — «От, бисова дивчина!» — вдруг откуда-то сверху раздался тоненький обиженный голосок:
— Да когда же вы снимете меня, товарищи?..
Оказывается, наша парашютистка зацепилась, стропами за густую ель и повисла на ней. Перепуганная разговорами в Москве, что летчик может ошибиться и сбросить ее не туда, куда следует, что она рискует попасть в лапы полиции или фашистов, девушка сидела на ели и никак не могла понять, кто же бродит по лесу — партизаны или враги. И только реплика Ревы утвердила ее в том, что в лесу — свои.
Одним словом, все было так, как не раз случалось позже, когда к нам уже частенько прилетали самолеты…
Обе гостьи, наконец, сидят за столом. Комната полным полна партизанами — яблоку некуда упасть. Десятки восторженных глаз смотрят на гостей с Большой земли, и радистки не знают, что им делать: отвечать ли на бесчисленные вопросы, расспрашивать ли нас о партизанской жизни или поглощать то неисчислимое количество яств, которые стоят перед ними на столе.
Как много нового, интересного, необычного рассказывают девушки о жизни по ту сторону фронта…
…Москва стала суровой. Не видно блестящих стекол магазинных витрин — они заделаны щитками, завалены мешками с песком. Милиционер, регулирующий уличное движение, не носит теперь белых перчаток: на голове его каска, за плечами винтовка. В парках культуры и отдыха молодежь учится стрелять из винтовок. На футбольном поле бросают связки гранат. Зенитки стоят на бульварах, у мостов, на крышах домов.
Крупные оборонные заводы столицы эвакуированы на восток, но Москва по-прежнему кует оружие для фронта. Фабрика ударных инструментов, еще вчера выпускавшая пионерские барабаны, уже делает детали автоматического оружия. Завод деревообделочных станков — минометы. Учебные мастерские технического вуза — противотанковые ружья. Завод духовых и музыкальных инструментов — гранаты.
Девушки не хотят уступать юношам: даже в литейном и кузнечном мелькают ловкие девичьи руки.
Однако мало заменить у станка отца, брата, товарища — надо работать и за ушедших на фронт и за себя, и комсомольцы поднимают знамя двойной выработки как норму. Их девиз: «Работать за двоих, работать по-фронтовому — за себя и за друга, ушедшего на фронт».
Это не только в Москве — это всюду: в городах, поселках, колхозах…
— Как завидовали подруги, когда провожали меня! — говорит одна из девушек. — Как они любят вас, товарищи, как уважают, как гордятся вами! — и она передает письмо, трогательное, искреннее письмо группы девушек оборонного завода, адресованное «самым храбрым партизанам»…
Около полудня Богатырь, наконец, поднимается и приказывает партизанам разойтись: гости устали, им надо отдохнуть. Тем более, что завтра — в поход.
ebooksa