— В карьер!
Васька Волчок на сумасшедшем ходу (как только он ухитрился!) вскакивает в розвальни, где сидим я и Бондаренко.
— Разрешите доложить. Телефонная связь перерезана. Сторож лежит связанный. Фашисты на том свете.
Свистит ветер в ушах, обжигает лицо.
— Быстрей! Быстрей!
Впереди вырастает Трубчевск.
Снежная пыль бьет в глаза. Кошелева не вижу, но, судя по времени, он уже в городе.
— Ходу! — несется по колонне.
Тяжело храпят кони. Скрипит снег под полозьями. Вот и окраина — занесенные снегом домишки, безлюдье, тишина. Сворачиваю в сторону и круто останавливаю розвальни, пропуская мимо себя колонну. На мгновение мелькает лицо Погорелова. Во весь рост, в распахнутом полушубке стоит в санях Рева.
В центре города гремит выстрел. Неестественно громко разносится в морозном воздухе его эхо.
Еще выстрел. Еще. Вспыхивает беспорядочная стрельба. Надо полагать, бьют по Кошелеву.
Неожиданно стрельба обрывается. Минуты три стоит напряженная тишина. Значит — прорвался Кошелев!
Длинная автоматная очередь разрывает воздух. Крики. И опять очередь. Опять.
Стрельба нарастает с каждой минутой. Она уже вспыхивает в разных концах города. Это группы Ревы вступили в бой.
Выходим из розвальней и идем по улице — я, Бондаренко, Емлютин, Богатырь.
Выстрел. Пуля свистит над головой. Еще выстрел. Бьют рядом, из небольшого домика, справа.
Бросаемся за угол ближайшего сарая.
Две фигуры мелькают у забора домика, откуда раздались выстрелы, и скрываются за высоким палисадником. Что-то неуловимо знакомое в них. Мне кажется, один из них — Абдурахманов. Как они попали сюда?
Глухой взрыв гранаты. Звон разбиваемого стекла. Шум.
Рывком распахивается дверь — и на высокое крыльцо выскакивают два фашистских солдата. Один из них, словно куль с овсом, переваливается через перила и падает в снег. Второй бежит к калитке, но-тут его срезает автоматная очередь Богатыря.