— Товарищ командир, разрешите обратиться.
Передо мной неизвестный военный.
— Капитан Бородачев. Из госпиталя. Докладываю: выздоравливающие готовы идти в бой. Какие будут ваши указания?
— Всех раненых, медицинский персонал, медикаменты немедленно перебрасывайте к мельнице.
Бой вспыхивает с новой силой. Враг, засевший в тюрьме, упорно обороняется. Погорелова еще до прихода Боровика выбили из здания комендатуры, он занял аптеку, что стоит напротив, и обстреливает все входы и выходы из комендатуры.
— Минометы Новикова к Погорелову! — приказываю.
Как четко и быстро работает Новиков — уж слышен характерный надрывный вой его мин.
Затрещали пулеметы. Гремит «ура». Это, очевидно, Погорелов бросился в атаку.
Подбегает связной:
— Новиков ранен в ногу!
Тотчас же новое сообщение:
— Беда, товарищ командир. Ранили Погорелова.
Нет, у Погорелова явно не ладится.
Оставляю Емлютина на КП и вместе с Богатырем и Бондаренко спешу к комендатуре.
Мрачное двухэтажное здание: тяжелый каменный низ с подвалами, массивные железные двери бывших лабазов и узкие подслеповатые окна верхнего этажа.
Боровик, приняв у Погорелова командование, уже снова ворвался в здание и сейчас ведет бой внутри. Но из низких подвальных окон бьют автоматы, и теперь некому не войти, не выйти из дома. Ну, точь-в-точь как в Локте, когда мы штурмовали офицерскую казарму.
Раненый Новиков полулежит на бревне рядом со своим минометом, вытянув вперед забинтованную ногу. Он решительно отказывается покинуть свою батарею.
— Пушку бы сюда, — морщась от боли, говорит он. — Прямой бы наводкой.
Да, пушка бы здесь пригодилась. Но мы не взяли своей артиллерии — побоялись тащить ее по глубокому снегу в этот скоропалительный бой. И, кажется, сделали ошибку.
А в здании идет тяжелый бой.