На высоком обрывистом берегу еле видны фигуры: Кошелев отходит.
Со стороны Погара доносится рокот танковых моторов. Он нарастает с каждой минутой. Гремят орудийные выстрелы… Вспыхивает суматошная автоматная трескотня. Это фашисты ворвались в город со своим обычным грохотом и шумом.
Почему же Ваня медлит? Неужели не успеет?
Ждем добрых полчаса. Стрельба в городе стихла. Федорова нет…
Он неожиданно появляется совсем с другой стороны.
— Отрезали отход. Пришлось круг сделать.
— Комендатура?
— Горит. Когда уходили, из подвала еще стреляли. Живы останутся мерзавцы.
— Не уверен, — замечает Бондаренко. — Трудно будет им выбраться из этой огненной западни. Очень трудно. Хотя…
Идем по открытому лугу. Мороз крепчает. На этот раз колючий ветер дует прямо в лицо. Спускается ночь.
— Я что вам приказывал? — раздается неподалеку сердитый голос Ревы. — Ни на шаг от командира! А вы?
— Так ведь мы, товарищ капитан, и не отходили. Старались, — пытается оправдываться Ларионов.
— Не отходили? — распаляется Рева. — А в кого стреляли у околицы? В тебя, чи в командира? В кого бросили мину? Может, скажешь — в тебя?
— Так ведь…
— Что ведь? Як было сказано? Будут стрелять, так чтобы только в тебя. Ну мы еще потом побалакаем, землячки, — грозно шепчет Рева, очевидно, заметив меня.
Так вот, оказывается, почему два друга-приятеля неотступно следовали за нами…
Втягиваемся в лес. Сзади, на высоком берегу Десны, зарево. Неужели Павлов уйдет?..
Глава девятая
Перегоняю нашу колонну — слишком медленно тянется она по лесной дороге.
Вот и Пролетарское. Радостным лаем приветствует меня Черныш. На крыльце встречает Тоня. Она одна в доме — отец куда-то ушел, Петровна у Пашкевича. Хочется поскорей повидать его, пожать руку, рассказать о недавнем бое. К тому же я везу с собой врача Александра Николаевича Федорова из Трубчевского госпиталя: раненые говорят о нем, как об опытном хирурге.