— Выполняй приказание, Рева! — строго обрываю его.
До глубокой ночи мы с Емлютиным и Бондаренко говорим все о том же: о новой организационной структуре и предстоящей перебазировке отрядов…
— Да, должен огорчить тебя, Сабуров, — уже прощаясь, говорит Алексей Дмитриевич. — Трубчевский Павлов выжил. Правда, рана серьезная, но жив… До чего же они живучи, мерзавцы…
Этот день я хорошо помню…
В комнату без стука входит Василий Иванович Кошелев. Вид его необычен: усы опущены, голос не гремит, как всегда.
— Что случилось, Чапаев? — тревожно спрашивает Рева. — Под Знобью расколотили? Мои пулеметы растерял?
Василий Иванович молчит.
— Да не томи ты, черт усатый!
— Нет, Знобь я взял. С налета взял, — каким-то поникшим голосом отвечает Кошелев. — Весь гарнизон расколотил. И тебе пулеметы с придачей отдам… Другое плохо… Ваня Федоров убит. И с ним десять ваших бойцов полегло…
— Як полегло?.. Врешь! — набрасывается на него Рева. — Не такой он человек… Скажи, брешешь? — уже с тревогой в голосе спрашивает Павел.
— Возвращаюсь из Зноби, — рассказывает Кошелев. — Моя разведка доносит: в селе Кветунь окружены партизаны и ведут бой. Бросаюсь туда, бью фашистов, но поздно — Федоров убит. И товарищи убиты… Видно, хорошо дрались хлопцы. Был у вас такой пулеметчик Володя Попов…
— Володя? Убит? — вырывается у Богатыря.
— Так вот против его пулемета я сам семнадцать бандитов насчитал… У Попова ноги миной перебиты, и пуля в голове. На щеке ожог, а в руке пистолет зажат. Последнюю пулю в себя пустил парень… Я их в Красную Слободу отвез, а сам к вам поспешил… И неудивительно, что они попались: в Середино-Будском районе немцев развелось, что карасей в пруду, и как заметят партизан — всей стаей на них бросаются. Словно цепные собаки — никого из леса не выпускают.
— Ну як же так получилось у Федорова? Як же так? — все еще не может прийти в себя Павел. — Давай мне хлопцев, Александр! Я им покажу, карасям, где раки зимуют! Я отобью охоту на партизан руку поднимать. Слышишь, Александр, давай!..
Мы хороним товарищей морозным солнечным утром. Шеренгами стоят вокруг свежих могил партизанские отряды, а вокруг — молчаливые, суровые слобожане.
Поднимается Богатырь:
— Товарищи! Мы прощаемся сегодня с нашими боевыми друзьями, смертью героев павшими за родную советскую землю, за великое дело родной Коммунистической партии. Скромны их могилы, но дела их, овеянные славой, вечно будут жить в памяти народа…
Боевой салют разрывает воздух, и многоголосым эхом откликается ему Брянский лес.
К могиле подходит Григорий Иванович.
— Да, дела их вечно будут жить в памяти народа… Вот кончится война. С победой вернутся солдаты. Вновь зазеленеет, заколосится наша земля. И здесь, на этом кладбище, живые мертвым поставят памятник. Из камня и стали. Чтобы века стоял он в Брянском лесу. И выбьют на стали имена погибших: Пашкевич, Донцов, Буровихин, Федоров, Попов… Годы пройдут. Умрем мы с вами, друзья. А памятник будет стоять. И внуки и правнуки наши, проходя мимо, снимут шапки и низко поклонятся памяти героев. За предсмертную их муку поклонятся. За пролитую ими кровь. За то, что муками и кровью своей они для внуков и правнуков добыли победу и жизнь.