Деда Лукьяна Хлудневского словно укололи:
— Ой, воду мутишь, Степан! Ой, мутишь! Мой Букет никогда не трогал сырых яичек.
— В своем доме, может, и не трогал, а по чужим дворам давно пакостил.
— Брешешь, Степан!
— Сам ты брехун…
— Куда дели убитую собаку? — останавливая назревавшую перебранку, спросил Антон.
Екашев показал на роющихся в навозе кур:
— Там где-то пасечник закопал.
— Ружье куда дел?
— С собой ночью унес.
— А золотой крест Репьев не предлагал вам купить?
Ноги Екашева словно обмякли. С трудом удержавшись за дверной косяк, он уставился на Антона непонимающим взглядом:
— Какой крест?
— Золотой, говорю.
— Нет, не предлагал мне Гринька… — Екашев растерянно забегал глазами по хмурым лицам понятых. Наткнувшись на взгляд кузнеца, как будто обрадовался: — Федор, не дай соврать, православный… Это ж тебе пасечник хотел продать крест, ей-богу, тебе.
— Откуда знаешь такое? — удивился кузнец.
— Гринька мне сказывал.
Глядя на бледное растерянное лицо Екашева, Антон сказал участковому:
— Михаил Федорович, давайте поищем застреленную собаку, а потом — крест.
— Может, сам покажешь, Степан?
ebooksa