— Нету у меня креста, Кротов. Истинный бог, нету. А самогонный аппарат в бане спрятан, под полом.
— Аппарат не волк, в лес не уйдет.
— Ты ж за аппаратом ко мне пришел…
— Ситуация, как говорится, изменилась.
— Не убивал я пасечника! — взвизгнул Екашев.
— А мы тебя, Степан, пока в этом и не обвиняем. Может, сам отдашь крест?
— Нету у меня креста, Кротов!
— Обыск покажет… Если найдем, это будет не в твою пользу. Предупреждаю официально.
Екашев промолчал.
Найти останки Букета оказалось нетрудно. Приглядевшись к навозной куче возле загона, дед Лукьян вилами отрыл голову и шкуру собаки. Куда трудней было провести обыск в доме. За долгую жизнь хозяева скопили столько старья, что сам черт мог сломать в нем ногу. Неизвестно, сколько пришлось бы возиться с обыском, если бы не сам Екашев. Войдя в дом, он сел на свой сапожный табурет и стал отчужденно наблюдать за участковым и Бирюковым. Обследовав прихожую, они вошли с понятыми в ту комнату, в которой стояли два массивных сундука с навесными замками. Екашев, будто придя в себя, спросил:
— Кротов, а если покажу крест, что будет?
— Зачтется, как добровольная выдача.
— Значит, отберешь крест?
— Не отберем, а изымем, как добровольно выданное вещественное доказательство.
— Крест мой, а не Гринькин!
— Разберемся, Степан Осипович.
Екашев недоверчиво взглянул на Бирюкова, но встал, порылся в карманах, вытащил ключ. Подошел к одному из сундуков, безнадежно вздохнул, откинул крышку. Перегнувшись через край сундука, он долго шарил в его глубине. Наконец выпрямился и все так же нехотя, вздыхая, протянул Антону сверкнувший золотом крест.
Бирюков показал крест кузнецу:
— Эту вещь предлагал вам пасечник?
— Эту, эту… — ответил вместо кузнеца Екашев. — Я просил Гриньку продать. Перед смертью хотел деньжонок выручить, чтобы хоть похороны обеспечить себе…