При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь

22
18
20
22
24
26
28
30

Екашев зажмурился, как от боли:

— Чего к амбару прилипли? Говорю, нет там аппарата.

Кротов перешел на официальный тон:

— Гражданин Екашев, не дадите ключ — будем ломать дверь.

— А чинить кто будет? — обреченно пробормотал Екашев.

Сунув руку в карман заношенных брюк, он кое-как отыскал ключ и швырнул его на Землю:

— На, Кротов! Открывай!.. Сади меня в тюрьму, а я к вечеру подохну… Ты отвечать будешь!

Из амбара потянуло застойным запахом плесени. Бирюков вошел вовнутрь вместе с понятыми и Кротовым. Валялись кругом рассохшиеся бочки, громоздились друг на друга пустые ящики. Слева от порога стоял закрытый на замок старый сундук. Рядом валялись велосипедные колеса с погнутыми спицами, заржавленные обручи. В дальнем углу темнело подобие ларя, а над ним — полати, заваленные старой обувью. Все было густо припорошено пылью, но к сундуку вела отчетливая натоптанная дорожка.

— Надо посмотреть, что там, — показывая на сундук, сказал участковому Антон.

Прижавшись к дверному косяку, в амбар тревожно заглянул Екашев. Участковый спросил:

— Ключ подашь, Степан, или взламывать будем?

— Ломай, Кротов.

— Попробуйте амбарным ключом, замки с виду одинаковые, — подсказал Бирюков.

Замок, действительно, открылся легко. Кротов поднял крышку. Сундук наполовину был заполнен старыми сапожными заготовками, покрытыми зеленоватой плесенью. В одном из углов заготовки поднимались бугром и, судя по стертой плесени, их недавно ворошили. Участковый быстро разгреб бугор и неожиданно, словно сам удивившись, достал из сундука почти новенькие кирзовые сапоги с торчащими из голенищ портянками из домотканого холста. Увидев их, дед Лукьян Хлудневский чуть не уперся бородой в лицо рядом стоявшего кузнеца:

— Федя, кажись, Гриньки пасечника обувь!

— По размеру, будто его, — растерянно сказал кузнец.

— Портянки Гринькины! — заволновался дед Лукьян. — Это моя Агата по весне ему кусок холстины отдала за то, что воску ей на лампадные свечки принес.

— Иуда-предатель! — вдруг взвизгнул Екашев.

Дед Лукьян мигом развернулся к нему:

— Преступник!