Машинки в ту пору были редкостью, и не составляло большого труда установить, где приобретен «континенталь»: по копии квитанции машинка была продана некоему Алексееву. Один из продавцов вспомнил, что покупателя особенно интересовало, можно ли закладывать в каретку большое число экземпляров, — для размножения, по его словам, приказов в минном дивизионе.
Минноподрывной дивизион, где орудовал недавно арестованный адъютант Роонц?
Конечно, никакого Алексеева в третьем дивизионе не оказалось. Но один из матросов, служивший раньше с Роонцем, вспомнил, что человек, приметы которого мы описали, приходил однажды к адъютанту за пакетом для Василия Ивановича (Василий Иванович — имя и отчество Орловского), только называл его Роонц не Алексеевым, а Акимовым. Что за человек? Смотрел зло, а ступал, как зверь: плотно и неслышно. Не появлялся ли он снова? Раз был, спросил писаря, а писарь после ареста Роонца скрылся. Ребята в шутку говорят Акимову: «Писарь на вахту заступил. Чего передать?» Ответил: «С Рождественской привет. Пусть не забывает». Так мы получили еще одну кличку Никитина (если это был он) и еще один, вероятно вымышленный, адрес.
Нет, не одни неудачи преследовали нас. После двухмесячных посещений балетов и опер (мы даже шутили, что товарищам впору ложу покупать) на стол легло шесть докладных записок о шести перламутровых сумочках. Прилагались адреса владелиц. Пятерых из них знала дочь парфюмера. Шестой оказалась неизвестная ей Иванова, проживающая в доме № 12 по Мариинской улице.
«Иванова? С Охты? Та самая? Елизавета Федоровна? Не может быть!» — не верили мы в такое совпадение. И сразу же захотелось получить у начальства ордер на обыск в ее комнате. «Не вспугните Никитина, товарищи! — охладил наш пыл Солоницын. — И вообще, смотрите чуть дальше сумочки».
Теперь я с улыбкой вспоминаю о наших примитивных способах завязать знакомство с Елизаветой Федоровной. Она охотно беседовала с «монтером», проверявшим в квартире электропроводку, но и не думала приглашать его на чашку чая. Кокетничала с соседом по скамейке в садике, где гуляла с сыном, но от приглашения в кино мило отказалась. Единственное, что удалось узнать из этой серии «легких флиртов»: ее сестра, живущая где-то в районе Рождественских улиц, достала для нее билет в Драматический театр. Вот как? Мы и не знали, что у Ивановой есть еще одна сестра. И как раз на Рождественской (а ведь именно эту улицу помянул в своей реплике Никитин)!
Один из наших товарищей пустился на поиски третьей сестры Ивановой, а другой продолжал идти по следам бандита.
Послали еще один запрос под Воронеж: не вспомнит ли товарищ милиционер маршрут погони? По имеющимся данным, в него стреляли на Екатерингофском, а не на Садовой.
Покуда разрабатывали одни варианты, возникали новые.
А что, если отыскать место бывшей службы человека с тройной фамилией? Ведь он сам об этом писал.
Что еще дадут записи в дневнике?
В ночь на 1 Мая Никитин поджег праздничную трибуну на Дворцовой площади. Как значилось в «деле Орловского», после пожара осталась куча пропитанных керосином тряпок, привезенных Никитиным. В ответ на вылазку врага трибуна была отстроена за ночь с помощью жителей ближних кварталов. Очевидцы вспомнили, что вместе с ними трудились и мальчишки. Изредка они отвлекались, чтобы похвастаться принесенной доской или найденными в пепле блестящими металлическими пуговицами.
Пуговицы? Откуда они взялись? Подсмеиваясь над своими версиями, мы обходили дворы вдоль Мойки и расспрашивали подросших мальчишек, не помнят ли они о найденных в золе пуговицах. Сопровождавший нас мальчик по имени Дима — «красном проходного двора», как он себя назвал, — сумел разыскать нужных нам «пуговичников». Пуговицы не сохранились, но мальчишки в один голос уверяли, что отрывали их от лохмотьев брезентовой куртки. Такие блестящие пуговицы «с красноармейской звездой» могли быть у пожарников, хотя и не только у них.
К этому же времени наши товарищи закончили анализ двух диверсий, о которых вскользь упоминалось в никитинском дневнике. Примерно два года назад вспыхнул пожар в одном из служебных помещений, примыкавших к центральному залу с кроссами телефонной станции на Большой Морской. Почти одновременно обнаружили динамит, заложенный для взрыва, около котлов центральной водопроводной станции на Шпалерной улице. Работников обеих станций чекисты тщательно проверяли и пришли к выводу: поджог и взрыв готовили посторонние люди. Следственные показания помогли установить, что диверсии на телефонной станции предшествовало посещение представителей городского Совета и пожарного надзора. Сотрудники горсовета, окруженные большим числом людей, находились на станции непродолжительное время, а об инспекторе пожарного надзора никто толком не знал, к кому и зачем он приходил. И только бойцы охраны водопроводной станции со Шпалерной и дежурный из бюро пропусков телефонной станции с трудом припомнили, что какой-то пожарный инспектор угощал их редкими для того времени ароматными папиросами и при этом многозначительно советовал: «Затягивайтесь с соблюдением противопожарных правил».
А если поискать Никитина в списках Госпожарнадзора? И пуговицы ведь на пепелище были, по словам ребят, с куртки пожарника…
Поискали. Нашли в архиве приказ о зачислении в конце 1920 года некоего Никитина Григория Васильевича (приятельница парикмахера называла имя — Григорий) на должность техника. Проработал он там около трех месяцев, но, как видно, успел запастись бланками удостоверений. В то время в составе учреждений была большая текучесть кадров, поэтому найти в 1923 году людей, работавших в 1920 году, было нелегким делом. Кто-то из бывших сослуживцев Никитина вспомнил, что однажды встретился с ним и тот заговорил о своей работе в редакции журнала.
Лихорадочно листаем учетные карточки всех журналов. Фамилия Никитина с инициалами Г. В. встречается в ведомости на зарплату среди курьеров одной из редакций журналов. Нас отослали к старичку кассиру, помнившему всех и вся. Он думал долго, даже взмок он напряжения и потом вдруг сказал:
— Как же, помню Никитина. Такой представительный мужчина. Он даже помог сейф передвинуть. «Силенкой, — говорю, — вас природа не обошла». Он ответил, что у них в Опочецком уезде все такие дюжие.
— Вы не ошиблись — именно в Опочецком?
— Мы, кассиры, — люди точные. — Старичок даже обиделся за недоверие.
ebooksa