Она задумалась, замолчала надолго. Я кратко объяснил, что не из такой она семьи, чтобы цепляться за «бывших» и мечтать о гибели большевиков. А укрывать у себя преступника…
— Он не преступник, — испуганно перебила она меня. — Лиля сказала, что у него в кассе недостача…
— А револьвер, который он перед сном прячет под подушку?
Через час я уже знал все. Никитин, которого Лиля ей представила под фамилией Акимова, уже немало ночей провел у Бахтиной. Сергея он велел больше не впускать, но ей Сергей дорог, она не могла… И Лиле не могла отказать. А ее фамилия по первому браку и кличка Никитина — чисто случайное совпадение.
Перед уходом я сказал:
— Поймите, Ирина, нельзя вести двойную игру. Либо вы дадите нам знать о первом же появлении Акимова, либо мы будем вас считать его пособницей.
— У меня двое детей… и Сергей, и Сергей, — тихо сказала она. — А счастья у Лили все равно с ним не будет…
В один из последующих дней поступило сообщение, что к Лиле Ивановой пришли незнакомые люди. Она сообщила соседям, что якобы готовится к свадьбе, а друзья ей помогают устроить торжество. Часом позже вспыхнул свет в комнате по Екатерингофскому. Желая проследить все связи Никитина, мы дали ему возможность «попутешествовать» по городу.
Была и еще одна веская причина, заставившая отсрочить до вечера его арест: Москва предупредила, что участники заговора скрыли существование одного тайного склада оружия. Возможно, Никитин о нем знает и передаст его местонахождение сообщникам.
Никитина не выпускали из-под контроля ни на минуту. Все люди находились на своих постах. План операции был тщательно продуман.
В 7 часов, когда мы дали себе четверть часа на отдых, раздался звонок, и почти тотчас прибежал запыхавшийся Сергей:
— Бахтина передает: у нее Никитин.
Заранее получив ордер на арест Никитина-Алексеева-Акимова и обыск в его квартирах, мы выехали на 6-ю Рождественскую.
Непринужденной походкой вошел я во двор дома номер семь. В окнах угловой квартиры, задернутых занавесками, мелькнул и скрылся силуэт коренастого мужчины.
Ждать пришлось долго. Уже совсем стемнело (сентябрьские вечера наступают рано), когда из квартиры вышел плечистый человек и, осмотревшись, направился к воротам. Я сидел на тумбе перед домом, устало привалившись к стене, и Никитин не обратил внимания ни на меня, ни на моих товарищей, оживленно беседующих на противоположной стороне улицы. Я успел разглядеть волевое и, как отмечали многие, злое выражение его лица, характерную манеру тяжело ступать. Одет он был в черный пиджак и парусиновые брюки. На глаза был низко надвинут картуз. Одну руку он держал в кармане пиджака, другой сжимал большую трость.
Взмахом платка я подал условный знак товарищам: это он!
Никитин неторопливо направился к Греческому проспекту. Дождавшись, когда вблизи не оказалось прохожих (это случилось на проезжей части проспекта), я прыгнул на Никитина, сдавил его обеими руками, чтобы он не мог извлечь из кармана оружие. Сильный, ловкий, он все же не смог вырваться… Мы упали на мостовую, подоспевшие товарищи обезоружили его, но он продолжал биться животом о булыжную мостовую до тех пор, пока мы не обнаружили у него торчавшие за поясом две гранаты…
Враг продолжал сопротивляться, пока его не связали. Когда же его обезоружили и из потайного кармана извлекли удостоверение на имя Акимова, проживающего в доме № 65 по Екатерингофскому проспекту, а также пачку чистых бланков из третьего дивизиона и оттиски печатей на резине и меди, он завыл и забился…
При обысках на квартирах находили оружие, поддельные документы, бланки.
Никитин оказался крепким орешком. Он признавал факт за фактом только тогда, когда ему предъявляли выписку из его же дневника или когда показания свидетелей прижимали его к стене. Он вынужден был признаться во всех своих преступлениях против Советской власти. Рассказал он и о том, что сделал Лилю своей сообщницей и через нее поддерживал связь с нужными ему людьми. Спустя несколько дней Иванову арестовали. Мы не скрыли своего удовлетворения, когда обнаружили заветную перламутровую сумку и сапожки тридцать пятого размера.