Арахна

Для золотого детства угол такое же жестокое наказание, как для юных и зрелых лет камера одиночного заключения, хотя в камере и целых четыре угла.

В углу стоять мне было бы совсем невыносимо, если бы не выручил паук.

С редкостным терпением, вниманием и прилежанием начал я изучать его хитросплетения и не удовольствовавшись, так сказать, статикой дела, чтобы изучить динамику, поймал муху и бросил в сети.

Тощий паук почти на лету поймал мой презент, взглянул на меня благодарными глазами и стал уписывать муху за обе щеки.

Меня часто ставили в угол, так как крамола у меня в крови, и я не только искрамольничался сам, но сумел крамолизировать и сестренку с братом.

Нечего и говорить, что я всегда выбирал себе угол, где поселился тот знакомый паук.

Мало-помалу паук так привык получать от меня пищу, что по собственной инициативе не предпринимал никаких авантюр.

Мало-помалу он обленился, разжирел, у него при малейшем движении появилась буржуазная одышка.

Но тем не менее на меня он всегда глядел подобострастными признательными глазами.

Тогда же у меня явилась мысль:

— За кого меня принимает паук?

И я решил:

— За бога…

И когда в один прекрасный день горничная Пелагея в присутствии паука выдрала меня за ухо, я сгорел со стыда.

— Теперь паук понял, что я не бог, а крамольник.

И в следующий раз я не встал в этот угол.

Как бы то ни было, как в детстве, так и теперь крамола снова связала меня с пауками.

И снова я задаю себе вопрос:

— За кого меня принимают пауки?

И отвечаю: