И мухам (а, может быть, и мошкам) отрадно верить, что я — их бог, — бог пауков, мух и мошек.
В давно прошедшие времена от бога требовалось очень мало: он мог решительно ничего не создавать и довольствоваться только тем, что переименовывать тварей, созданных другими богами на свой фасон, а затем наблюдать из прекрасного далека.
Но теперь от бога требуется определенный стаж.
Богу почти некогда отдыхать. Он должен вмешиваться в самые подробные интимности своих поклонников.
Вот почему, создав из ягоды мошку, я занялся дальнейшей судьбой пауков.
Прежде всего я дал им наименования.
Самого большого и сильного серого паука с брюшком в лесной орех величиной, с желтыми цепкими ногами и желтым пятном на спине я назвал Желтоногом.
Паука вороной масти, чуточку (на четверть карата, — сказал бы ювелир) поменьше, хотя и не уступающего Желтоногу в кровожадности и цепкости лап, назвал Буроногом.
Однокалиберного с Буроногом паука с белыми ногами и с белой каемкой на задке брюшка назвал Белобрюхом.
Сухого тарантулообразного паука с тощим брюшком, но длинными, как у мизгиря, ногами — Сухоногом.
Пауки второго ранга с брюшками в кедровый орех, по раскраске похожие то на Желтонога, то на Буронога, то на Сухонога, получили имена: Желтоножка, Сухоножка, Белоножка, Желтобрюшка, Чернобрюшка, Буроножка и так далее.
Чета пауков третьего ранга с брюшками в горошину — Скула и Ерошка.
Остальные пауки и паучки остались безымянными.
Только первые два-три дня я путался в именах, принимал Чернонога за Буронога, Белоножку за Белобрюшку и т. д., но скоро так пригляделся к моим генералам, так подметил и изучил индивидуальные особенности каждого, что никакой ошибки и быть не может.
И с тех пор мой мир получил для меня особый интерес: как всякий порядочный бог, я стал вмешиваться в личную жизнь своих любимцев.
Нечего и говорить, что моими главными любимцами были Желтоног, Буроног, Белобрюх, Сухоног и другие именитые пауки, что на неименитых пауков я глядел равнодушно, а на мух и мошек даже пренебрежительно.
Это вовсе не значило, что я отказываюсь быть богом последних. Отчего не быть заодно и богом мух и мошек, — это ни к чему не обязывает.
Тем более, что ни мухи, ни мошки никаких претензий ко мне не предъявляют.
Они верят в мою благость и божественность даже в те моменты, когда я десятками направляю их в сеть пауков.
— Значит, мы чем-нибудь прогневили бога! — жужжат мухи.