– Эй ты! Проваливай! Живо! Чтобы не появлялась здесь и никого с собой не таскала!
Видимо, мужчина был пьян или не в себе, но я не стала вдаваться в подробности бреда, который он нес, и побежала к машине. Первым делом я заблокировала дверцы, но все равно не могла спокойно вздохнуть, пока двигатель не прогрелся, и я не рванула из этого чертова города.
По приезде в Москву я сразу отправилась к нотариусу. Дела с наследством и квартирой затянулись до позднего вечера, но я решила ничего не откладывать на потом.
– Валерия Андреевна, распишитесь в этой доверенности, и вам не придется приезжать в Москву еще раз, – нотариус протянул мне документ, и я, внимательно прочитав его, подписала. – Отлично. Я позвоню вам, как все будет улажено.
– Спасибо, Михаил Павлович, – поблагодарила мужчину я и поднялась со стула.
– Всего доброго.
– И вам.
В маминой квартире я не была больше года. В прошлый приезд в столицу мне так и не удалось там побывать. Сейчас, подъезжая к знакомому двору, меня охватило странное, неописуемое чувство трепетного волнения и грустной ностальгии. В памяти стали всплывать картинки из детства: этот подъезд, дурно пахнущий лифт, коричневая дверь, гостиная с тем самым темно-красным диваном, светлая мамина спальня и моя комната. Сейчас было приятно очутиться здесь, а много лет назад я так не хотела переезжать в эту квартиру.
– Детка, ты не хочешь посмотреть на свою комнату? – ласково спросила мама.
– Нет, я хочу обратно. Хочу домой, – возмущенно топнув ножкой, закапризничала я.
– Милая, теперь наш дом здесь.
– Нет. Я хочу обратно. Хочу в свою комнату. К папе.
– Солнышко, с папой ты скоро увидишься. Он приедет к тебе.
– Но я хочу туда. Домой. Обратно.
– Об этом не может идти и речи, Лерочка. Теперь наш дом здесь, – мама вдруг заговорила строго, что случалось крайне редко, потому что по натуре она была мягкой. – Про тот дом забудь! Никогда я тебя туда не пущу!
Я открыла окна в каждой комнате, чтобы избавиться от неприятного запаха затхлости, сняла пыльную простыню с дивана и села. С момента переезда в квартиру мама чуть ли не запрещала мне вспоминать об Оболенке и нашем старом доме. Я всегда считала, что в ней говорит обида на папу с его фанатичной привязанностью к Университету, но сейчас чувствовала, что здесь было нечто большее. В памяти всплыла их ссора, которую я со слезами на глазах наблюдала в щелочку приоткрытой двери.
– Наташ, я имею право видеться с дочерью два дня в неделю по выходным! – кричал отец. В тот день он впервые навестил меня в новом доме.
– Я нисколько не ограничиваю ваше общение, – возразила мама и, отвернувшись от него, смахнула со щеки слезинку. Думала, что отец не заметит. Ошибалась, как всегда. – Можешь приезжать к Лерочке хоть каждый день. Но дочь будешь видеть только в Москве. Я не позволю возить ее в Оболенский!
– Наташа, ты не понимаешь! Сама лишаешь ее такого будущего. В Оболенке мы сделаем из Леры великого человека. Она сможет вершить судьбы.
– Андрей, послушай себя! – мама развернулась к нему, уже не стараясь прятать катившиеся по щекам слезы. Она подошла к папе и взяла его лицо в ладони. – Ты говоришь, как ненормальный! Андрюшенька, они совершенно промыли тебе мозги.