– А хоть и совсем не будем спать, если хочешь.
Коклико и не так бы еще встревожился, если б мог видеть, на следующий день, как кавалер де-Лудеак вошел в низкую залу в Шатле, где писал человек в потертом платье, склонясь над столом с бумагами. При входе кавалера, он положил перо за ухо и поклонился. Его толстое тело на дряблых ногах казалось сделанным из ваты: до такой степени его жесты и движения были тихи и беззвучны.
– Ну! какие вести? – спросил Лудеак.
– Я говорил с г-ном уголовным судьей. Тут смертный случай, – почти смертный, по крайней мере. Он дал мне разрешение вести дело, как желаю. Приказ об аресте подписан; но вы хотите, чтоб об этом деле никто не говорил, а с другой стороны, наш обвиняемый никогда не выходит один. Судя потому, что вы об нем говорили, придется дать настоящее сражение, чтоб схватить его. А Бриктайль – человек совсем потерянный, им никто не интересуется; я знаю это хорошо, так как мне приходилось употреблять его для кое-каких негласных экспедиций. Легко может статься, что граф де Монтестрюк вырвется у вас из рук свободным и взбешенным.
– Нельзя ли как-нибудь прибрать его?
– Я об этом уже думаю и сам.
– И придумаете. г. Куссине, неверное придумаете, если прибавите немножко обязательности к вашей всегдашней ловкости! Граф де Шиври желает вам добра и уже доставил вам ваше теперешнее место; он знает, что у вас семья и поручил мне передать вам, что он будет очень рад помочь замужеству вашей дочери.
Лудеак незаметно положил на столе, между бумагами, сверток, который скользнул без шума в карман толстого человека.
– Я знаю, знаю, сказал он умиленным голосом; на то и я ведь все готов сделать, чтоб только услужить такому достойному господину. Личность, позволяющая себе мешать ему в его планах, должна быть непременно самого дурного направления… Поэтому я и поручил одному из наших агентов, из самых деятельных и скромных, заглянуть в его бумаги.
– В бумаги графа де Монтестрюка? в какие бумаги?
– Что вы смотрите на меня таким удивленным взором, г. кавалер? У каждого есть бумаги, и довольно двух строчек чьей-нибудь руки, чтоб найти в них, с небольшой, может быть, натяжкой, повод к обвинению в каком-нибудь отравлении или даже в заговоре.
– Да, это удивительно!
– К несчастью, тот именно из моих доверенных помощников, который должен был все исполнить в прошлую ночь и явиться ко мне сегодня утром с докладом, – куда-то исчез.
– Вот увидите, что они с ним устроили что-нибудь очень скверное!
– Тем хуже для него! мы никогда не заступаемся за неловких. Мы не хотим, чтобы публика могла подумать, что наше управление, призванное ограждать жителей, имеет что-нибудь общее с подобным народом.
– Я просто, удивляюсь глубине ваших изобретений, г. Куссине.
Куссине скромно поклонился и продолжал:
– Раз внимание графа де Монтестрюк возбуждено; теперь он, наверное, припрячет свои бумаги всего лучше было бы устроить ему какую-нибудь засаду.
– Где бы его схватили за ворот ваши люди, и он осмелился бы сопротивляться.
– Что поставило бы наших в положение законной обороны….