В огонь и в воду

– Вы сейчас увидите тот же самый эффект на черной коже, возразил Гуго и спокойным движением высвободился из рук Лудеака.

Дела шли отлично. Шиври вмешался в свою очередь.

– Вы друг мне, любезный граф, сказал он Гуго, поэтому я имею право спросить вас, до каких пор вы намерены оставлять эти капли вина на своих щеках?

– Пока не убью этого человека!

– А когда же вы его убьете?

– Сейчас же, если он не боится ночной темноты.

– Пойдем! – отвечал Бриктайль.

– Ты, Лудеак, будешь секундантом у капитана, – сказал Цезарь, – а я – у Монтестрюка.

Все вместе вышли на улицу; Шиври пропустил вперед Бриктайля и сам пошел перед Гуго, а Лудеак последним. Спускаясь по узкой лестнице в нижний этаж трактира, Лудеак нагнулся к уху Монтестрюка;

– Ведь я же вас предупреждал… Надо было промолчать!.. Теперь я дрожу от страха.

Скоро пришли к лампаде, горевшей пред образом Богоматери, на углу улицы Ленжери, рядом с кладбищем Невинных Младенцев. Неясный свет лампады дрожал на мокрой и грязной мостовой, звезды светили с неба. Местность была совершенно пустынная. Там и сям блистал огонь, на самом верху высоких, погруженных в сон домов; между трубами светил рог месяца, тонкий как лезвие турецкой сабли, и аспидные крыши сверкали, как широкие куски металла.

– Вот, кажется, хорошее место, – сказал Гуго, топнув ногой по мостовой, где она казалась суше и ровней; – а тут кстати и кладбище, куда снесут того из нас, кто будет убит.

Он обнажил шпагу и, упершись острием в кожаный сапог, согнул крепкий и гибкий клинок.

Лудеак, хлопотавший около капитана, принял сокрушенный вид.

– Скверное дело! – шепнул он ему. – Если хотите, еще можно уладить как-нибудь.

Вместо всякого ответа, Бриктайль обратился к противнику и, тоже обнажая шпагу, сказал ему:

– Помните-ли, я раз вечером сказал вам. Берегитесь встречаться со мной! Мы встретились… поручите же вашу душу Богу!..

– Ну! тебе, бедный Бриктайль, об этом заботиться нечего: твою душу уже давно ждет дьявол!

Бриктайль вспыхнул и, бросив далеко свою шпагу, стал в позицию.

Началась дуэль суровая, твердая, безмолвная; ноги противников прикованы были к земле, глазами они впились друг в друга. Оба бойца щупали пока один другаго, не предоставляя ничего случайности; Гуго вспомнил полученные когда-то удары, Бриктайль – тот прямой удар, который отпарировал все его хитрости. Хладнокровие было одинаково с обеих сторон; искусство тоже было равное. Де Шиври и Лудеак следили за боем, как знатоки, и еще не замечали ни малейшего признака превосходства ни с той, ни с другой стороны.