– Извините, но я сам хотел спросить вас об этом, – отвечал Гуго, успокоившись: голос был молодой и свежий.
– Извините и вы меня, я привыкла спрашивать, но не отвечать.
Дама толкнула ногой тело человека, которого ранил Гуго; он не двинулся.
– А! вот как вы их отделываете! – продолжала она, взглянув опять на своего защитника.
– Да, я уже так привык, – отвечал Гуто тоже гордо, не желая уступить и в этом незнакомке; – когда я бью, то всегда падают.
Она осмотрелась кругом. Из двух носильщиков и двух лакеев, которые были при ней, один был убит, двое убежали, четвертый стонал под стеной, возле опрокинутого портшеза.
– Милостивый государь, – продолжала дама, – когда спасают кого-нибудь, то тем самым отдаются им в распоряжение.
– Приказывайте. Что я должен делать?
– Не угодно ли проводить меня домой, но с условием, что вы не будете стараться увидеть меня, ни узнавать, кто я.
– Боже сохрани! Уже и то иногда бывает скучно, что надо смотреть на тех, кого знаешь, и знать тех, на кого смотришь.
– Какая дерзость!
– Вот это самое слово мне сказали уже раз сегодня, и потому-то мне не хочется говорить ни с кем.
Незнакомка подошла к раненому лакею и, толкнув его ногой в плечо, сказала:
– Перестань стонать, и марш!
Бедняга встал и потащился кое-как к концу переулка.
– Приятное приключение, нечего сказать! – проворчала незнакомка, идя за ним, – и вот бы посмеялись, если б узнали, с кем оно случилось!
– Посмеялись бы или поплакали, – сказал Гуго, шедший рядом.
– А! а почему вы так думаете?
– Потому что одно без другого не бывает. Женщины, как кошки, то прячут когти, то царапаются… Когда одни смеются, другие плачут.
– Вы это знаете?