Окопов. Счастье на предъявителя

22
18
20
22
24
26
28
30

– И, как это по времени?

– Если повезет, недели три.

– Три недели, – тихо повторил Николай Анатольевич. – И еще неделя оттуда.

Он присел на корточки, прижав двумя руками к груди портфель. Через неделю, максимум, ему надо быть уже дома. К этому времени суда придут в порт. У него все документы. Надо принять груз, оформить, организовать разгрузку. Если задержится, все пойдет прахом. Сначала штрафы за простой, неустойки. Потом арест груза, выгрузка куда попало. И… всё. Все труды насмарку. Еще дома ждут. Радиограмму уже дал. Всё это, с одной стороны. С другой – предчувствие. Предчувствие, породившее страх. Страх, как оказалось, именно этого полета, усугубленного вдвойне вонючим самолетом, перегрузом, нетрезвым летчиком, да и еще чем-то другим, совершенно ему не понятным.

– Анатолич, – Морж потрепал его по плечу, – Никитич классный летчик. Он у нас уже лет пятнадцать летает. Без происшествий… Знаешь, я поначалу…

Николай Анатольевич не стал дослушивать, что было поначалу. Резко выдохнул, выпрямился.

– Давай прощаться, Игнат Иванович, – решительно и твердо сказал он. – Спасибо тебе за все.

Николаю Анатольевичу показались, что глаза Моржа заблестели от слез. Тот быстро захлопал ресницами, потом, отвернув лицо в сторону, обнял его по-мужицки.

– Ты это… Прости меня Анатолич!

– За что?

– Я, ведь, поначалу подумал, ты барыга какой, купи-продай. А ты… Вот… Ты настоящий! Пахал со всеми. Из одного корыта ел. Какое дело сделал! Порт оживил. Людям дал заработать. Надежду дал. Может, после тебя здесь опять все завертится. Вишь, и клапана уже понадобились. Так… Ты это… Ты настоящий мужик. Спасибо тебе! Спасибо!

Смущенный Николай Анатольевич оторвался от объятий Моржа. На глазах у того, действительно, были слезы.

– Ладно, Иваныч! Че ты! Дай, лучше, пять!

Морж, утирая слезу, с широкого размаха вдарил по протянутой руке и крепко стиснул в рукопожатии.

– Прощай Анатольич!

– Прощай Иваныч! В следующем году опять жди. И кланяйся от меня Дарье Александровне.

Тут лицо Моржа вытянулось. Он вырвал из рукопожатия руку и хлопнул себя по лбу.

– Голова садовая! Забыл! Вот я мудак старый. Даша тебе собрала это… В дорогу… Ах ты ж…! Щас. Щас.

Морж засеменил в сторону машины, а Николай Анатольевич развернулся и пошел к открытой двери самолета мимо уже курящих летчиков и Митюни, с которым распрощался жестом «Рот фронта». У самого трапа его нагнал Морж. Он протянул белый пластиковый пакет.

– Вот. На! Даша собрала в дорогу. Там это… Мяско, рыбка, икорка. Я еще бутыль положил.