Порвав со своим компаньоном, распродав все свои ларьки, Коля с головой окунулся в оптовую торговлю. Это, действительно, был уже другой уровень, хотя и более сложный, рисковый и, даже, опасный, но дающий несомненно большие возможности для обогащения и самоутверждения.
Коля брался за все: гонял фуры с медным ломом в Прибалтику, оттуда эти же фуры везли водку; поставлял в столицу разноцветные газированные напитки, обратно – сигареты; скупал оптом в Италии по дешевке уже вышедшую из моды одежду, которую здесь продавал, как последний писк моды; в Германии и Голландии покупал подержанные автомобили и перегонял их партиями в Россию. И чем бы не занимался, ему всегда сопутствовала удача. Партнеры не кидали, поставщики не задерживали, «крыша» сильно не напрягала. Его доходы росли уже геометрически. Он открывал одно за другим ТОО (товарищество с ограниченной ответственностью), потом ликвидировал их чтобы избежать налогов, затем вновь открывал другие. Обзавелся несколькими офисами. На него уже работали экспедиторы, бухгалтера, юристы и из просто Кольки он стал Николаем Анатольевичем. Однако, несмотря на то, что на него уже работал не один десяток людей, его жизненный ритм стал еще более напряженным. С шести утра и до десяти вечера: переговоры, сделки, счета, отчеты и разная неотложная мелочь, которую если вовремя не сделать, то потом превратится в очень большие проблемы. Так каждый день, зачастую, без выходных и праздников.
Удача в делах Николаю Анатольевичу сопутствовала благодаря логике и интуиции. Логика помогала досконально проанализировать любую ситуацию, а интуиция – когда в результате умозаключений логики обозначались несколько путей, из которых надо было выбрать единственно правильный. Правда, симбиоз ума и логики иногда давал сбои. Интуиция вступала в конфликт с логикой. Так, например, однажды, интуиция стала, прям таки требовать выйти из водочного и табачного бизнеса, а логика твердила, что отказываться от столь выгодного и, главное, налаженного дела не стоит. Долго продолжилась эта внутренняя борьба. Интуиция оказалась сильнее. Николай Анатольевич вышел из этого бизнеса, распродав свои склады конкурентам по водочному и табачному делу с весьма значительной маржой. Логика тогда очень сожалела об этом. Но уже через полгода, его посрамленная логика забилась в глухой угол его души под нависающей над ней торжествующей интуицией. Благодаря стараниям скромных работников плаща и кинжала, пардон, снайперской винтовки, его бывшие коллеги, оптом спивавшие и скуривавшие народ, стали по очереди отправляться на кладбище под нестройные завывания похоронных оркестров. Кто-то монополизировал рынок.
Переведя дух от просвистевшей у виска опасности, он впервые решил посчитать свои активы. Оказалось, если сейчас он продаст все свои склады с товаром, автомобильные фуры и иное имущество, и если присовокупить к этому имевшуюся наличность, то составится состояньице, как минимум, в полтора миллиона, при чем в самой что ни на есть конвертируемой валюте. Это открытие и порадовало, и озадачило. Ведь когда-то, после первых челночных поездок, понятие «долларовый миллионер» было для него так же далеко, как и поцелуй Мерлин Монро. Это было где-то там, в голливудских фильмах. Мечты яркие, манящие и недоступные. Он к этому стремился, но, являясь реалистом, понимал, что такого быть не может потому, что быть не может никогда. А тут, вдруг, один вечер наедине со своими книгами учета и простейшим калькулятором, и… Все! Нет мечты. Она сбылась. Сбылась так просто, буднично и невыразительно. Приобретенное им с полным правом звание «миллионер» не вызвало никаких эмоций. Это было лишь констатация факта. Что дальше? О чем мечтать? «О чем? О чем? – тогда подумал он – Пожалуй, о десяти миллионах.» Но это уже была не мечта. Это была цель. Его мечта умерла по причине сбытия. Другая – еще не родилась.
Перевернув табачно-алкогольную страницу своей жизни. Николай Алексеевич, почуяв наживу, нырнул с головой в мутные воды приватизации. Нет, он не скупал за ваучеры акции Газпрома и нефтяных компаний, не разевал рот на долю порта или судостроительного завода. Ведь в советские времена он не был ни бывшим секретарем городского или, хотя бы, районного комитета комсомола. У него не было родственников из перекрасившихся партийных бонз. Да и необходимыми связями в столице не обладал. Он занялся более мелкой приватизацией. Тогда работники различных магазинов, кафе, ателье соблазнились лозунгами рыжего премьера о том, что моментально настанет изобилие, если их предприятия передут к ним собственность. Николай Анатольевич и взялся помогать таким коллективам приватизировать государственное и муниципальное имущество, постепенно и незаметно вгоняя их в долги. Потом он резко перекрывал ручеек своей финансовой помощи, блокировал возможность других заимствований и предъявлял требование по оплате долгов. Через несколько месяцев финансово обескровленное предприятие падало к его ногам. Главным образом, в виде различных объектов недвижимости. Стоило ли говорить, что эти приватизационные игры высасывали из него все физические и моральные силы. Ведь помимо этого ему нужно было еще продолжать тащить и текущие дела своего бизнеса.
Как-то, во время схватки за крупный магазин в центре города, директриса которого никак не хотела сдаваться, ему позвонили. Умер отец. Естественно, он бросил все и помчался в свой родной поселок. Сельский погост. Гроб. Могила. Крест. Никому не нужные речи. Соболезнования. И глаза матери. Какие-то затуманенные, потухшие. Она, дородная, стройная, всегда такая шумная и веселая, вдруг, осунулась, ссутулилась, черты лица обострились. Мать сидела за поминальным столом в молчаливой скорби, никого не видя и не слыша, лишь мерно покачиваясь всем телом.
Потом девять дней. Мама еще более осунулась. Ее лицо посерело. «Коленька, – тихо сказала она ему, – он так ждал тебя, а ты не ехал. Вот, не дождался». В ее голосе не было упрека, но сердце сжалось. Живя в сорока минутах езды до родного дома, он навещал родителей раз за сезон, а то и реже. Нет, регулярно помогал. В свои приезды обязательно привозил подарки: то телевизор, то шубку, то холодильник и другую мелочь. Каждый месяц пересылал со своим шофером деньги. Да, родители гордились им. Особенно отец. Когда, как бы невзначай, он заводил с соседями разговор о сыне, то всегда гордо раздувал щеки и многозначительно поднимал указательный палец вверх. Мол, вот какой у меня сынок! А сейчас, когда, быть может, сын был нужен ему больше всего, того рядом не оказалось. Ведь знал же, что отец болен. Но за повседневными делами все откладывал. «Съезжу на следующей неделе… В следующем месяце… Разгребу дела и, может быть…, на выходных. Успею еще.» Не успел. Опоздал. Опоздал навсегда.
Отца не вернуть. Мать осталась совсем одна. Он с ужасом подумал, что с ней может случиться то же, что и с отцом. А рядом – уже никого. Поэтому стал горячо уговаривать переехать к нему в город. Ведь есть куда. Совсем недавно приобрел большую, четырехкомнатную квартиру в центре, расселив коммуналку. Мать ласково глянула, погладила по руке и отрицательно покачала головой: «Куда я поеду, Коленька? Ведь он же здесь. Меня дожидается. Как я без него? Я прихожу на могилку, и мы разговариваем… Как он без меня?» Голос ее был тихий и ласковый, какой-то умиротворенный, совсем ему незнакомый. Тогда впервые с детства он заплакал. Он хотел задавить в себе слезы, но они рвались наружу со всхлипыванием на каждом вздохе. А мать с кроткой улыбкой продолжала гладить его руку.
Когда в тот день он к вечеру вернулся в свой офис, его тут же с порога огорошили новостью. Директриса магазина, которая, по его расчетам, вот-вот должна была сдаться, где-то раздобыла денег и заполнила свой магазин продуктами, возобновив торговлю в прежних объемах. Сорвалось! Пока был занят похоронами, кто-то что-то не доглядел, не доделал и все приходилось начинать сначала. Он уже срочно вызвал к себе для разноса своего финансового директора, главного бухгалтера и юриста, как в его кабинете появился Валерка.
Два года не видел друга. Тот заметно осунулся, темные круги под глазами. Однако, одет в костюм тройку с белой рубашкой и в галстуке. Таким презентабельным он видел Валерку только на его свадьбе с Танькой. Не разводя церемоний, Валерка тут же перешел к делу. Ему нужны деньги на какой-то проект. Да и сумму то просил в долг незначительную. Каких-то пятьдесят тысяч долларов. И проект его, вроде, толковый. И обещался вернуть через полгода с процентами. Но в неудачное время зашел. Еще когда Валерка в красках расписывал свой план, раздражение все более и более закипало. Еле сдерживался, чтобы грубо не прервать.
«Нет», – сухо и твердо сказал он, когда Валерка закончил. Тот, огорошенный таким категоричным, ничем немотивированным отказом, сначала оторопел, потом с удвоенной силой стал доказывать жизнеспособность своего плана. На этот раз не выдержал. Прорвало. Он припомнил Валерке и его кабацкие загулы, и как они делили свой бизнес. Валерка, с раскрасневшимся, лицом пытался напомнить с чего все началось, и кому он обязан своим подъемом. Слово за слово, и уже стали сыпаться взаимные оскорбления. Но Валерка внезапно смолк, недобро зыркнул исподлобья, развернулся и, гордо тряхнув головой, вышел из кабинета. Разгоряченный, крикнув вдогонку: «Ты мне еще гараж должен вернуть!» – рванулся к двери, чтобы захлопнуть. За дверью в приемной стояла Танечка, Валеркина жена. Видать, только что встала со стула. Танечка, сжав губы, пристально посмотрела на него, потом повернулась и вышла из приемной вслед за Валеркой. Ее огромный живот сразу бросился в глаза. Беременная. Раздражение мгновенно погасло, как будто ушат воды на голову вылили. Ах, если бы знал, что Таня беременна! Если бы Валерка пришел в другой день! Все было бы по-другому. А сейчас… Гадко, тошно и мерзко.
***
Зависший в воздухе стакан обрушился вниз, отпружинил от чемодана и исчез в складках одежды сидевшей рядом Валюхи. Воспарившую на несколько сантиметров над скамьей задницу Николая Анатольевича гравитация вновь приплюснула к месту. Это была, всего на всего, воздушная яма. Вытянувшиеся в гримасах неожиданности лица остальных пассажиров с прекращением невесомости растянулись в улыбках, кто-то захохотал, что было видно только по их раскрытым пастям, доносящиеся из которых звуки заглушал мотор. Видать, эти люди были привычны к таким полетам и ничто не могло им испортить настроения от уже начавшейся коллективной пьянки на высоте пары тысяч метров.
Черныш наливал в стакан и пускал по кругу. Провожая взглядом очередную чарку, Николай Анатольевич заметил, что чести полной «с горкой» был удостоен только он. Остальным наливали менее половины. Не прошло и пяти минут, как братская чаша сделала полный круг и Николаю Анатольевичу вновь ее протянули. На этот раз в стакан налили столько же, как и всем. Заглотнуть содержимое второго стакана он был уже морально готов, и заранее запасся куском мяса для закуски. Эта порция спирта проскочила гораздо легче. «Интересно, – подумал он, закусывая мясом, – летчики тоже пили спирт или как? Мне, вроде, после полутора стаканов спирта хоть бы что. А те ребята, наверняка, более привычные». Так себя успокаивал Николай Анатольевич. Действительно, спирт его не брал. Неотвязный страх этого жуткого полета не давал расслабиться.
Если существуют воздушные трассы, то пилот Никитич выбрал самую раздолбанную, как, впрочем, и все немногочисленные дороги в этих краях. Самолет постоянно то подкидывало на воздушных ухабах, то бросало вниз на ямах, вызывая тошноту и очередной повод задуматься о вечном. Не смотря на воздушную болтанку, тем не менее, старенький кукурузник, завывая мотором, упорно двигался на юг. Внизу распласталась тундра. Заснеженная, однообразная. Потом стали появляться одиночные кустарники, чуть далее сосны с елями. Как-то незаметно кончился снег. Самолет из зимы влетел в осень. Белая равнина сменила цвет на желто-бурый с местами ярко красными пятнами, да стали попадаться все чаще и чаще темно-зеленые ельники. Еще через некоторое время отдельные островки деревьев слились в сплошной неровный ковер леса, с зеркальными проплешинами озер и причудливо извивающимися лентами рек.
Постепенно в салоне самолета все угомонились. Разговаривать жестами никто не умел, а долго поддерживать беседу надрывая связки, перекрикивая шум мотора, как-то не получалось. Поэтому начальное оживление стихло. Все уставились перед собой или косились в иллюминатор. Они, как заключенные, запертые в тесном узилище салона, с нетерпением ждали своего освобождения. А время, как назло, замерло на месте.
Но ничто не длится вечно. И эти бесконечные три с половиной часа полета, тягуче ползущие, как вязкая смола из узкой горловины бочки, наконец, были вычеркнуты из жизни. Судя по тому, что стало закладывать уши, можно было догадаться, началось снижение и скоро будет посадка. Самолет накренился в одну сторону, потом – в другую, выровнялся, как вдруг, двигатель захлебнулся, кашлянул и стало тихо. Только свист ветра за бортом. Сначала Николай Анатольевич подумал, что так оно и должно быть. Но когда сидящая рядом крановщица Валюха, словно тисками, судорожно сжала его коленку, а также когда он увидел выражения лиц пассажиров, сидящих напротив, которые одновременно стали одинаково похожи на истуканов острова Пасхи, он понял, что отсутствие привычного «ж-ж-ж» двигателя – неспроста. Это его ничуть не удивило. Да, именно так и должно оно быть. Ведь предчувствие… Уже третий раз за этот бесконечный день он готов был встретиться с праотцами и это, как бы, уже вошло в привычку.
Он тяжело выдохнул, закрыл глаза, а под сомкнутыми веками из памяти выносило яркие картины окончания недосмотренного сериала собственной жизни.
***
В его жизни появилась Светланка. Нельзя сказать, чтобы внезапно, с бухты барахты. Внутренне он уже давно созрел для этой встречи. Осталось только появиться персонажу.
ebooksa