Его птичка

— Она встречалась с тобой, значит, беременна от тебя.

— Вот уж точно не показатель верности, правда, мама? — рассмеялся от глупости подобного заявления.

— Роман! — взвизгнула мать, и я, сделав вид, что мне стыдно, отвел взгляд. — Когда ребенок родится, ты сделаешь свой тест, но сейчас обязан поддерживать Антонину.

— Потому что…

— Потому что у тебя нет и доказательств того, что ребенок не твой, — подпел Васильев.

— Вот, кстати, да, — наконец влезла Антонина, и я, сидя рядом, полностью развернулся к ней. Взял ее холеную ручку в свою и коснулся губами надушенной тыльной стороны.

— Я на тебе все равно не женюсь, — пропел я, смотря в ее повлажневшие от неожиданности глаза, и она тут же вырвала руку, словно ошпарившись.

— Это мы еще посмотрим, — вполголоса прошипела она, пока родители пристально за нами наблюдали. — Тем более ты явно теперь не захочешь жениться на ней…

Она мерзко скривила губы, а я поднял брови.

— Ты о чем? — спросил и перевел взгляд туда, куда она кивнула, и обомлел.

Аня.

Танцует под тихое танго с каким-то хлыщом из музыкальной труппы, с юбкой, оставляющей простор для воображения разве что у монахинь, — вырез почти до пупка, а когда закидывает ногу, видна задница.

А еще она в пуантах и смотрит на меня как на последнюю сволочь.

Согласен, надо было позвонить и предупредить, но я решил, что закончу быстро и поеду за ней. Сцена за столом издалека могла бы показаться совершенно недвусмысленной, а за поцелуй ручки Тони хотелось дать себе по щам.

Нашел время.

Люди часто видят одно, но понимают это по-своему.

Вопрос в том, откуда Аня узнала, где и с кем я буду, и что теперь творится в этой маленькой красивой головке.

Музыка меняется, становится жестче, ритмичнее. Меняется и танец. Аня бросает партнера и выходит в зал, танцуя как отчаявшаяся богиня. Изгибается, руками касается сидящих за столиками охреневающих мужчин.

Дамы были возмущены. Внимание их кавалеров полностью сосредоточилось на извивающейся под биты Ане, на ее гибком теле, на движениях ее сильных ног, на том, как широко она их раздвигает. Те, кто в галстуках, начали их оттягивать, словно от духоты, я и сам стал чувствовать удушающее возбуждение. А осознание, что я тот, для кого этот эротический спектакль, сводило с ума.

— Кто допустил этот разврат? — спросила такая «святая» мама, когда Аня, не отрывая от меня взгляда, погладила руками шею Васильева, который, кажется, внезапно оказался парализован.