Ведь не мог же он просто взять и забыть её? Это было бы несправедливо, неправильно. По каким-то своим причинам, которые наверняка были существенны, Творец отмерит людям короткий век. Себастьян ни в коей мере не судил Изначального за это и не стремился к вечной жизни, для сильфа жизнь вообще имела малую ценность. Но ювелира коробило лицемерное отношение человечества к смерти. Люди живут так мало и уходят навсегда… и очень скоро горе близких заканчивается. Как бы ни были сильны узы дружбы, любви, родства — всех, всех без исключения неотвратимо настигает пустота, стерильная белизна забвения. Люди уходят, подобно тому, как облетают листья на осеннем ветру, а мир продолжает жить, и ничто в нем не говорит, что умершие когда-то существовали.
Никто не скорбит вечно. Никто не тоскует всю жизнь. Никто не отказывается найти утешение, и более того — найти как можно скорее, вытеснить новым, заменить, забыть.
Все клятвы о бесконечной любви и вечной памяти, в конечном счете, оказываются ложью.
В глазах Себастьяна это было гораздо более страшным, гораздо более жестоким — не сам факт смерти, а предательство живых, малодушно стремящихся вычеркнуть, не бередить своих душевных ран, заполнить кем-то другим образовавшуюся полость в сердце. Да и само недолгое страдание по ушедшим было, по большей части, эгоистическим, даже называясь болью «утраты». Людей волновали лишь собственные неудобства, связанные с личными чувствами, потерей радости общения, вынужденным одиночеством. На смерть смотрели с точки зрения тех, кто остался по эту сторону незримого рубежа, который всем им суждено перейти однажды.
Судьба ушедших никого не заботила.
Поэтому сам он поклялся помнить и скорбеть вечно.
Но события последних дней, тесно связанные с Софией, сильно тревожили ювелира. Юная красавица на самом деле взволновала сердце, и Себастьян боялся дать определение своему отношению. Боялся заглянуть в себя и увидеть, что его кокон изо льда оказался разбит или пошел трещинами.
Нет, он не может быть способен на такое предательство! Не может сам поступить так же, как те, кого так горячо осуждал когда-то на заре молодости. Неужели столь сильно влияние на человека этой проклятой бесцветной, бесчувственной крови, которой ровно половина в его венах?
Всю жизнь ювелир боролся со своей второй сущностью. Говорят, сильфы легкомысленны и ветрены, как породившая их стихия, и совсем не умеют любить. Мать Себастьяна в полной мере доказала правдивость этих слов, вскружив голову его отцу и бесследно исчезнув, едва разрешившись от бремени. Двое крохотных полукровок, нежданных и нелюбимых детей, остались на попечение надломленного случившимся мужчины в самом сердце недружелюбных Лесов Виросы.
Сильфы никогда не враждовали с лесными людьми, да и с другой нечистью, для этого они были слишком равнодушным народом. Но люди одинаково плохо относились ко всем нелюдям, а потому на обманутого мужчину и ни в чем не повинных младенцев смотрели косо и зло. Из общины не изгнали, но вступать в контакт с «нечистыми» было строго запрещено. Уже вскоре отца убили в пограничной стычке с вепрями, и юному Себастьяну жить стало совсем худо. С горечью вспоминаются детские годы, безрадостные, голодные, полные тягот, лишений и ненависти окружающих.
Ювелир грустно вздохнул, вспомнив и родную сестру-близнеца. Альма родилась слабой и болезненной девочкой, совсем не приспособленной для выживания. Особенно для выживания в диких Лесах Виросы. Для общины она всегда была только обузой и объектом насмешек, еще большим, чем сам Себастьян. Если бы не забота брата, она давно умерла бы, не нужная никому на земле.
Сосредоточенная только на самой себе, Альма часами перебирала цветные камешки, которые он находил и приносил ей, или просто смотрела прямо перед собой бессмысленным расфокусированным взглядом. Сестра не могла самостоятельно есть, одеваться или выходить из дома, да и не хотела. Она не запоминала людей, события и почти никогда не говорила: за все эти годы, проведенные вместе, Себастьян слышал от неё не больше десятка самых простых слов.
Тем не менее, Альма не была слабоумной. Она жила в каком-то своем, особом мире, который никто кроме неё не видел. Себастьян подозревал, что сестра гораздо ближе к сильфам, чем к людям. Даже он сам, наполовину сильф, никогда не понимал её. Но не мог бросить единственного родного человека, последний осколок своей семьи.
Себастьян глубоко вздохнул и замер, прекратив беспорядочное, как движение атомов, блуждание по комнате. Всё, довольно самобичеваний и мыслей о былом. Черт побери, он просто немного на взводе от всех этих неудач с поиском черного турмалина. Не стоит сейчас накручивать себя еще больше и делать скоропалительные, почти наверняка неверные выводы.
Внезапно что-то отвлекло ювелира от непрекращающейся душевной маеты. Посторонние звуки, негромкие, но совсем не вписывающиеся в чуткую ночную тишину. Кто-то осторожно, деликатно ломился в дом, точнее, в одно из окон на первом этаже.
Не мешкая, Себастьян бесшумно выскользнул из кельи, не забыв прихватить с собой заряженный револьвер и шпагу.
Внизу его ждал сюрприз. Не в меру интеллигентный, но ловкий злоумышленник уже успел проникнуть внутрь, и теперь беспокойно озирался, крадучись ступая по полу, чтобы избежать обличительного скрипа старых половиц. И фигура его, и лицо были слишком хорошо знакомы Себастьяну, чтобы обознаться. Так-так, значит, старый знакомый пожаловал в гости?!
Происходящее совсем переставало нравиться ювелиру.
Негоже нарушать священную тишину намоленного места неподобающими звуками: воплями или, тем более, шумом драки, поэтому Серафим пронесся по лестнице легким дуновением сквозняка, в мгновение ока оказываясь за спиной ночного посетителя церкви.
— Как ты нашел меня? — ласково шепнул ювелир в самое ухо гостя.
ebooksa