Вспомнив, что это всего лишь очередной сон, Себастьян вдруг приобрел заветную свободу действий и неуверенно замер, не в силах принять решения. Как поступить на этот раз?
Сон меж тем стремительно развивался по своим законам, замыкаясь в заколдованный порочный круг. Угадывая до боли знакомый шум, отдаленный шум погони, в ужасе и отчаянии ювелир зажал уши руками, чтобы только не слышать движения стражей, не слышать ничего вокруг, — но всё было напрасно. Звуки шли не из внешнего мира, звуки рождались прямо у него в голове.
И вот, продираясь сквозь жестокое эхо, сильф снова бежит куда-то вперед, бежит нелепо, размашистыми зигзагами, будто слепой. Снова, снова Моник умрет, а он ничего не сможет поделать. Выбор заключается лишь в том, увидеть ли её смерть или в который уже раз постыдно бежать. Как это больно!
Тем не менее, если говорить откровенно, Себастьян никогда не пытался избавиться от мучивших его кошмаров. Ну, может, самое первое время, когда душевная рана была особенно свежа, надевал на ночь кровавые гиацинты. Эти камни печали питались тяжелыми эмоциями: смягчали меланхолию, забирали нездоровую тоску и отчаяние, жадно впитывали скорбь. Одновременно с этим гиацинты избавляли владельца от любых сновидений, галлюцинаций и навязчивых страхов. Платой за исцеляющее действие минералов было одиночество, которое те приносили вместе с покоем. Одиночество, которое нельзя было преодолеть.
В принципе, для Себастьяна подобное условие не играло особой роли, но всё же от регулярного ношения он решил отказаться. Во-первых, покой, который давали имевшиеся у него мощные экземпляры, подозрительно напоминали вечный. Да, он желал покоя, но не до такой степени. Под действием минералов ювелир жил, словно в полусне, в непрекращающемся приступе лунатизма, вообще не ощущая себя живым — все чувства подчистую были съедены ненасытными камнями. Во-вторых, Себастьян решил, что ограждать себя от страданий неправильно — он должен выпить причитавшуюся ему чашу до дна. Он должен честно заплатить за содеянное.
Поэтому, когда пришли сны, сильф был даже рад, считая их заслуженной расплатой за совершенный когда-то неисправимый грех. Моник ушла и ее не вернуть. Моник умерла, и ювелир духовно умер вместе с нею, добровольно и без колебаний поставив крест на собственной жизни. Иное поведение выглядело в глазах мужчины недопустимым и недостойным. Любую судьбу надлежит принимать спокойно, даже если это судьба одинокого изгнанника.
Терзаемый чувством вины, ювелир сам назначил себе наказание, и это немного помогло пережить и смириться. Он сделал для себя запретными любые чувства, любые радости, само понятие счастья. И после каждого кошмара просыпался с ожившей глухой болью в сердце, к которой одновременно примешивалось чувство болезненного удовлетворения, знакомое всем, занимающимся самобичеванием. И эта боль помогала чувствовать себя живым.
В те дни Себастьян дал себе слово, что Моник будет жить всегда — в его снах, в его памяти, в его чувствах. Это всё, что мужчина может сделать для неё. Это всё, что он может дать любимой в посмертии.
Но всё это было давно. Сейчас же внезапно подумалось, что, когда он сам умрет, в целом мире не заплачет ни одна живая душа. Даже единокровная сестра, жизнь которой полностью зависела от него с самого детства, вряд ли вспомнит о ювелире. Уже больше десятка лет Альма находилась в одном небольшом монастыре, куда он с большим трудом её устроил. Когда же Себастьян навещал сестру, привозя нужные лекарства и средства на её содержание, Альма даже не всегда замечала, что брат рядом, скользя взглядом как будто сквозь. Ювелиру трудно было признать, но этот темный зеленый взгляд становился ему всё более неприятен и временами даже пугал.
Прежде Себастьян искренне любил и жалел сестру. Именно ради неё когда-то давно он отважился кардинально изменить свою жизнь. Условия в общине стали совсем невыносимы, и Себастьян решил бежать в ближайший полис, чтобы там попытать счастья, найти себе применение и заработать хоть немного денег. К его радости, навыки сильфа, превосходящие человеческие, упорство и ум легко позволили ему стать вором, а позднее — профессиональным высокооплачиваемым элитным вором. Ювелиром.
Но ради жизни Альмы, напоминавшей бессмысленное существование растения, за долгие годы им были убиты десятки людей, его собственная жизнь превратилась в кровавый кошмар. Конечно, Себастьян не имел морального права обвинять в этом сестру и возлагать какую-либо степень ответственности на неразумное, по сути, существо. За всё в ответе только он сам. За всю эту мрачную сказку, у которой не будет счастливого конца.
Иногда ювелиру казалось, что он лжет, чудовищно лжет самому себе. Бережно хранит в сердце образ Моник только затем, чтобы убедить самого себя, что он не такой уж подлец. Заботится об Альме лишь потому, чтобы иметь оправдание жить той жизнью, которую сам — сам, добровольно! — выбрал. Где правда, где ложь? Как различить их в собственном сердце, особенно когда в нем царит кромешная темнота?..
Самое контрастное из всех возможных, сочетание черного и белого производило удивительно динамичное впечатление, как извечное чередование ночи и дня, тьмы и света, смерти и жизни. Мир в черных и белых красках казался таинственным и притягательным, хоть и немного жутким.
В сильном раздражении Себастьян стукнул кулаком по стене, стремясь избавиться от некстати нахлынувших воспоминаний. К его удивлению, камень под рукой подался, что-то со вздохом просыпалось между пальцев, оставив на стене небольшое ячеистое углубление. Хм, это нечто новое…
Приглядевшись внимательнее, ювелир обнаружил, что мир окончательно утратил сходство с действительностью, напоминая театр абсурда. Мир был игрушечным! Сплетенным из черного и белого бисера. Убеждаясь в шокирующей догадке, Себастьян еще раз ударил в углубление. Нити реальности разорвались, гладкие бусинки бытия одна за другой заскользили под ногами, зашуршали, как внезапный ночной дождь. Он обрел власть над сном!
Войдя во вкус, Себастьян со всех ног побежал по коридору, стремясь увидеть, что ждет его дальше. Знакомые стражи на прежнем месте… Удар… второй. Кукольные тела упали, рассыпались блестящими алыми бусинами. Фонтаны бусин! Такое буйство цвета дико смотрелось на строгом черно-белом фоне. В тишине, почти первозданной, Себастьян оглушительно громко расхохотался нелепому контрасту, подспудно надеясь, что в конце концов не сошел с ума.
Это было бы совсем некстати.
Стены продолжали осыпаться, ходили ходуном, содрогаясь волнами. Шелестящие бусины уже заполонили весь коридор, доходя до колена сильфа. Идти дальше нельзя — впереди нет ничего, решительно ничего. Там пустота. Сон сохранился только вокруг, в непосредственной близости от ювелира, но и здесь продолжал исчезать на глазах.
И почему только он никак не просыпается?
—
ebooksa