Тень Серафима

Вот это было совсем неожиданно — и неприятно.

— София? — Себастьян почувствовал внезапное раздражение, как если бы кто-то подсмотрел за ним в его собственной душе. Весьма гаденькое ощущение. Было бы неплохо, чтобы твои сокровенные мысли и переживания всегда оставались при тебе. Как хорошо, что это только глупый сон. Не правда ли?

— Ты долгие годы хотел увидеть, что стало с Моник, чтобы никогда больше не возвращаться к этому, — терпеливо продолжил голос. — Ты сможешь. Поверь, сегодня ты сможешь закончить это.

Ювелир насторожился. Никогда прежде в снах не было последовательной логичной связи друг с другом. Робкая догадка кольнула сердце, но разум по-прежнему отказывался верить в неё. Это попросту невозможно. Проклятье! Это совершенно невозможно, так?

— Ты ведь не плод моего воображения? — тяжело произнес Себастьян, даже не надеясь на иной ответ. Определенно, это был риторический вопрос. — Ты здесь, в моем сне, черт тебя побери.

Голос долго, непозволительно долго молчал. Шелест бусин прекратился. Приглядевшись, ювелир заметил, что они застыли в пространстве, там, где их застало это страшное мгновенье: в полете или в паденье, смотря как посмотреть. Время будто остановилось… нет, оно на самом деле замерло. Как же это обычно называют — момент истины? Кажется, именно так.

— Ты ведь давно это понял, Серафим, — наконец, виновато отозвалась София, поняв, что отпираться бессмысленно. — По крайней мере, твоё подсознание. Посмотри, что оно сотворило с тканью сна, пытаясь выдворить чужака. Это просто невероятно… впервые вижу подобную ментальную силу.

— Так вот, значит, каковы твои таланты, Искаженная, — только и прошептал ювелир, непроизвольно сжимая пальцы в кулаки. — Да как только ты посмела!..

— Именно так, Себастьян, — со вздохом призналась девушка, мягко произнося его имя. — Таковы таланты, данные мне от рождения. Я могу проникнуть в разум любого человека в то время, пока он спит. Я могу сделать его свободным в сновидениях или же направлять их в нужное русло. Я могу мешать сны и явь, путать или подбрасывать мысли, могу вывести душу на чистый свет — или бросить в темных лабиринтах подсознания. Обычные люди не замечают ничего необычного… никакого стороннего влияния… но только не ты. Ты не такой, как все. Видимо, природа сильфа сделала тебя более чутким и внимательным, чем простой смертный. Хорошо понимаю твой гнев, но я всего лишь хотела помочь. Прости.

— Кажется, я упустил момент, когда просил тебя о помощи, — сухо заметил Серафим, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Хваленое самообладание упрямо отказывалось возвращаться: метущиеся внутри чувства гудели и рвались наружу, как пчелы из встревоженного улья.

— Ты не просил, — быстро согласилась София. — Но ты не из тех, кто просит. Я вижу, ты крепко застрял в прошлом: сон без конца повторяется и говорит о запертых в душе чувствах, которым ты не даешь выхода. Послушай, ты ведь не сможешь прятаться в былом вечно. Разве это правильно? Разве не следует тебе наконец простить себя, подарить себе шанс на новую жизнь, жизнь без суда над самим собой. Ты ведь это заслужил, Себастьян. Разве есть люди, чье прошлое безупречно? Разве есть кто-то святой в этом мире?

— Я оставляю за собой право решать, что правильно, а что нет, — жестко возразил ювелир, чувствуя, как гнев опаляет его изнутри, как лесной пожар — стволы вековых деревьев. — Это не твоё дело. Прошлое — единственное, что у меня осталось важного. И в настоящем для меня нет места.

Нет, ну это уже чересчур. Даже не верится, что такое происходит на самом деле.

И почему он не может проснуться? Должно быть, Искаженная как-то удерживает его сознание в плену иллюзии. Удивительная способность, подаренная Изначальным.

— Не тревожь память Моник, Себастьян. Не держи возлюбленную здесь, на границе между мирами, позволь ей спокойно уйти. Ты питаешь своими воспоминаниями туманную плоть призраков, ты не даешь им сна. Мертвые должны жить в прошлом, но не живые. Это жестоко. Ради вашей прежней любви, оставь же её в покое! Дай себе шанс на настоящее… — Она вновь надолго замолчала, черпая уверенности для следующей непростой фразы. — Дай нам шанс.

— О чем ты говоришь, София? — искренне удивился мужчина, не веря своим ушам.

Имя девушки, как дорогой кофе, обожгло горло, приятным огнем разойдясь по венам. Сознание наотрез отказывалось вникать в смысл только что услышанных слов. Некоторое время ювелир просто молчал, тщательно перекатывая на языке долгое карамельное послевкусие. Звуки этого имени были совершенно осязаемыми, бархатистыми и мягкими. Однако, если развивать первые ассоциации с кофе, Себастьяну все же недоставало здесь легкой шоколадной горчинки и пряностей. Сладко.

Слишком, слишком сладко.

— Ты знаешь, о чем я говорю, Серафим, — остро чувствуя его отторжение, почти закричала Искаженная. — Не делай вид, что ничего не понимаешь. Ты не глупец. Я не посмела бы лезть в твою жизнь, в твои сны, в самое твое сердце, если бы ты был мне безразличен. Но ты особенный человек, и ты стал мне дорог за то недолгое время, что мы рядом. Рядом, но не вместе. И невозможность, и близость желанного каждый день сводит меня с ума… поэтому я решилась помочь…

— Довольно! — зло рявкнул ювелир, и сон молниеносно рассыпался.