Венера Прайм,

22
18
20
22
24
26
28
30

Форстер невольно вздрогнул:

– Да, ну… когда я сказал, что тело упадет отсюда на Юпитер за девяносто пять минут, я опустил (не случайно, признаюсь) довольно важную фразу. Мне следовало бы добавить: «тело, покоящееся относительно Юпитера». Но мы не пребываем в покое по отношению к Юпитеру. Сэр Рэндольф разделяет нашу орбитальную скорость, которая составляет около двадцати семи километров в секунду.

Она уже догадывалась, что Форстер скажет дальше, сила ее гнева была слегка ослаблена. И  лучшее, что она могла сделать, это показать свое презрение к его самодовольству:

– К черту ваши цифры. Не могли бы вы, ради Бога, перейти к делу?

– М‑м‑м, да, как скажешь. – Удивительно, но сейчас он выглядел почти смущенным. – Мы отбросили его подальше от Амальтеи, к Юпитеру. Но дополнительная скорость, которую мы ему дали, была обычной, он все еще движется практически по той же орбите, что и раньше. Самое большее, что он может сделать, говорит компьютер, это опуститься примерно на сто километров. Через один оборот, двенадцать часов или около того, он вернется туда, откуда начал, если мы вообще ничего не будем предпринимать.

Марианна встретилась взглядом с профессором. Для двух других наблюдателей на летной палубе, Уолш и Хокинса, смысл этого обмена взглядами не вызывал сомнений: Форстеру было стыдно за себя, но он держался вызывающе, потому что считал, что то, что он сделал, было нужно сделать, Марианна испытывала облегчение, но и разочарование и досаду от того, что ее обманули.

– Вот почему ты не позволил мне поговорить с ним, – сказала она. – Рэндольф достаточно умен, чтобы понять, что ему ничто не угрожает. Он бы мне так и сказал.

– Да, именно поэтому я и не позволил тебе поговорить с ним, – признался Форстер. – Что касается его искушенности в орбитальной механике, то я сам тебя об этом предупреждал. Сэр Рэндольф был настолько уверен в своих способностях, что без малейших угрызений совести рисковал вашей жизнью.

Она повернулась к Хокинсу:

– Ты знал.

Хокинс твердо ответил ей обвиняющим взглядом:

– Чего профессор не сказал тебе, Марианна, так это того, что Мейс пытался убить нас всех. И сделал тебя своей сообщницей. Вы двое не вырубили нас всего на несколько минут, вы нас здорово отравили газом и направили корабль в радиационный пояс.

Кровь отхлынула от ее лица, но она сказала:

– Радиационные эффекты излечимы. – Это прозвучало с большим вызовом, чем она чувствовала. – Об этом я знаю не понаслышке.

– Для этого нужно, чтобы кто‑то не спал, чтобы ввести лекарство. Вы вдвоем дали нам такую дозу, что мы долго бы оставались без сознания, слишком долго, чтобы спасти себя после пробуждения. Он оставил тебя в живых, чтобы ты подтвердила его версию – но сделал все, чтобы ты не долго оставалась свидетелем.

Марианна уставилась на Хокинса, и лицо ее медленно исказилось от ужаса. Она перевела дрожащий взгляд на профессора:

– Тогда… зачем ему понадобилось прятать статую?

– Он, конечно, этого и не делал, – сказал Форстер. – Я отдал твою карту Блейку, чтобы он запечатал ее вместе с остальными уликами против него. Мэйс рассказал тебе запутанную историю, чтобы ты отослала его обратно к нам на «Вентрис». Ты бы подтвердила на следствии, что это была твоя идея, Марианна. Ты – виновная сторона, невиновный сэр Рэндольф Мэйс никогда бы не сделал этого сам. По крайней мере, так он сказал бы Космическому Совету.

– Если ты об этом знал, зачем ты все это затеял, все это представление со мной? – Спросила Марианна.

– Чтобы ты тоже знала, – тихо сказал Форстер.