— Обещал, — подтвердил мой друг. — Вот и надо идти к нему и все выложить, тут вопрос надо ставить ребром.
Но, поразмыслив, я решил не ходить к Журавлеву и вообще взрослым ничего не говорить, а молча отправить завтра на задание только разведку. У Генки загорелись глаза. Он быстро влетел в сарай, достал карту и, показывая ее мне, заговорил:
— Ты думаешь, я сидел сложа руки, пока вы там колоски собирали. Посмотри. Видишь, это идет первый отряд разведчиков. Он непременно пройдет севернее Старого хутора. А эта линия — второй отряд. И он не минует Старого хутора. И третий пройдет здесь же. Надо, чтобы они встретились в этом месте в условленное время. Для чего? То-то. Это тебе не какой-нибудь королевский гамбит, который уже всему миру известный.
— Кроме тебя, — уточнил я.
— Брось острить, — нетерпеливо поморщился Синицын. — У тебя только получаются острые комбинации, а не хохмы. Так вот, представляешь, собираемся мы здесь часов в семь или восемь вечера. Тишина кругом жуткая. И тут все мои разведчики начинают докладывать. Получится как будто мы им, тем коммунарам, докладываем об их товарищах, которые остались тут жить и делать то, что они начали.
Я слушал Генку и удивлялся. Откуда у него такое красноречие, такая таинственность в голосе? Грачев, пожалуй, не смог бы так. А он-то у нас слывет оратором и дипломатом. Какую-то книжку читает, по которой еще древние философы учились головы морочить людям. Но я никогда не видел у Вовки такого умного лица, как сейчас у Генки. И они хотели, чтобы я сменил настоящего разведчика Генку на пустозвона Лисицына или даже на Сережу Крымова, только потому, что Генка не явился три дня в лагерь. Но ведь человек болел. Это же надо принять во внимание. Полежал под дождем полчаса на сырой земле. Нет, не сознательный народ подобрался у нас в отряде. Я бы сам с радостью пошел в разведку. Но Генка сказал, что для командира это не солидно. Я должен сидеть в штабе и ждать донесения.
— А ты с каким отрядом идешь? — спросил я Генку, когда он, получив мое согласие, свернул карту.
— Я ни с каким.
— То есть, как ни с каким?
— Очень просто. Я назначу им время и буду ждать в условленном месте. Приму от них донесения и вечером передам тебе.
Снова Генка вел себя загадочно. Если он целый день не будет с разведчиками, то где же он будет? На мой вопрос Синицын сначала вообще не хотел отвечать, но когда за стеной сарая отчаянно начал хрюкать поросенок, Генка махнул рукой и сказал:
— Слышишь? Посадили паразита на мою шею. А все из-за Леопарда. Отец говорит: или Леопард и Борька, или никого. Посуди сам, мог я отказаться от Лепика? Ты же видал, какая эта умная собака. Через месяц, а может раньше она у меня с полуслова будет все понимать и выполнять.
— Так, значит, тебе поросенка надо откармливать?
— И кур, и уток в придачу.
— И зачем вам столько?
Генка уставился на меня черными недобрыми глазами.
— Тебе этого не понять, Сенька, — после долгого молчания наконец проговорил мой друг.
«Вот здорово, — подумал я, — с каких это пор я перестал понимать Генку? Тут что-то не то. Опять хитрит Синицын. Все у него на загадочках, на недомолвочках. Нет, надо его вывести на чистую воду». Высказав ему это все одним дыхом, как долгоиграющая пластинка, я увидел, что Генка подобрел и глаза у него стали не такими злыми.
— Нет у меня никакой такой особой тайны. — Генка открыл дверь свинарника и бросил туда несколько початков кукурузы, потом присел на бревно и спросил:
— Ты знаешь, что у меня мама болеет?