Тетя Валя, загибая пальцы, перечисляла мужу все, что он должен купить в магазинах для торжественного обеда по случаю успеха его телефильма и нашего приезда. Она положила трубку и начала рассказывать нам с бабушкой о новой работе Игоря. Тетя все говорила и говорила. У бабушки уже несколько раз голова незаметно опускалась на грудь, а я, не видя телефильма и его создателя, уже знал о них куда больше, чем об Иване Андреевиче Крылове и его баснях, которые мы изучаем каждый год в школе. Я сидел и все ждал, когда тетя наговорится. Но ее прорвало, как водопроводную трубу. Такому красноречию, подумал я, мог бы позавидовать даже Вовка Грачев.
Наконец пришел Игорь Васильевич. Тетя Валя, освобождая его от кульков и сетки, поздравляла с успехом, говорила, что теперь он может со спокойной совестью ехать на Черное море. Игорь Васильевич поздоровался с нами, спросил у бабушки, как она доехала, как себя чувствует, не устала ли в дороге, не нужно ли ей отдохнуть, или она уже отдохнула, потом он похвалил меня за отличный спортивный вид, поинтересовался, как я закончил учебный год, какие у меня мечты и планы. Я подумал, что сейчас муж тети Вали начнет повторять о своем телефильме все то, что мы уже слышали от тети Вали, но Игорь Васильевич, узнав о том, что мы разыскиваем коммунаров и организовали в совхозе пионерскую заставу по проверке машин, вдруг усадил меня рядом с собой на кушетке и попросил поподробнее рассказать о нашей жизни…
Тетя Валя уже два раза звала нас к столу, но Игорь Васильевич извинялся и просил меня рассказывать дальше.
Когда наконец мы уселись за стол, есть мне уже не хотелось. Я выпил стакан шипучего лимонада и попросился пойти погулять. Тетя Валя тут же предупредила меня, чтобы я не дружил с мальчишками из их двора. По ее убеждению, все они были наверняка разбойниками. И чтобы я, боже упаси, кого-нибудь из них не пригласил в ее квартиру. Я принял ее условия и выбежал на улицу.
Двор был просторный. В середине его изнывали от жары запыленные вязы. В их тени краснели грибки с песочницами, две беседки с поломанными скамейками. На волейбольной площадке висела порванная сетка. Во дворе было пусто и тихо.
Мне не хотелось ждать до завтра, чтобы пойти во Дворец после их отъезда. Для чего же, собственно, я приехал сюда? Посмотреть памятники войны, побывать на тех местах, где сражался мой отец? Нет, не только ради этого. Ребята ведь дали мне твердый наказ разыскать хоть кого-нибудь, кто помнит того Гостюшина, о котором сообщил Тарелкин, хоть родственников, хоть друзей, хоть знакомых. Ведь другой такой случай вряд ли представится, а если и представится, то когда, неизвестно.
Надо не терять даром время, надо найти Дворец пионеров. Но спросить не у кого. Ну и скучно они тут живут. Только я так подумал, как услышал окрик:
— Рекс, назад!
Я повернулся. Ко мне бежала тщедушная пятнистая собачонка, в насмешку, наверно, прозванная таким громким именем. Я знаю, как надо себя вести с собакой, чтобы она не укусила. Надо сделать вид, что ты не обращаешь на нее никакого внимания. Я так и сделал. Сел на край песочницы и начал загребать серый грязный песок. Собака обнюхала мои ноги и, видя, что я не удостоил ее своим вниманием, побежала дальше. Вслед за ней ко мне подошел мальчик лет десяти-двенадцати. Он осмотрел меня очень внимательно и бесцеремонно спросил:
— Ты из какой квартиры?
— Из тридцать восьмой, а тебе что?
— В тридцать восьмой детей нет, — уверенно ответил мальчишка.
— Я сегодня приехал.
— Откуда? — пристал он.
— Из «Трудрассвета». А ты, случаем, не из милиции?
— Нет, — спокойно ответил мой новый знакомый. — Я из пятнадцатой квартиры. Скучно сегодня у нас, — пожаловался он.
— А вообще?
— Вообще весело, — оживился мальчик, присаживаясь возле меня. — Сегодня все уехали за Волгу, в турпоход.
— А ты почему дома остался?
— Я Таню на дачу провожал. Таня — это моя сестренка. Она еще в детский садик ходит.