Старьевщик взвесил Генкину поклажу, нахмурился и вдруг, подняв мешок, начал высыпать содержимое отдельно от общей кучи. Полетели книжки, обрывки газет, листки из тетрадей и какие-то бумажные пакеты, перевязанные шпагатом. Весовщик взял один из таких пакетов, несколько секунд подержал на ладони, а потом как-то нехорошо посмотрел на моего друга.
Я тоже глянул на него. Лицо у Генки, обычно смуглое, стало светлым, как соль-лизунец, а на подбородке застыла большая капля пота.
— То-то, я гляжу, тяжеловат мешок, — осуждающе сказал старьевщик. — Тут, оказывается, вон какая бумага.
И он развернул пакет. Из него вывалился целый кирпич. Не успел я удивиться, как Генка схватил мешок и убежал. Утильщик покачал головой и начал складывать кирпичи на весах. Их было четыре.
— Вот так, сбросим шесть кило, — подвел итог дядька. — Чистый вес, то есть нетто, семь триста. Получи квитанцию, молодой человек, и передай своему другу.
Мне было стыдно за Синицына: в первый день и такое ЧП. Когда я взял маленькую розовую бумажку, она показалась мне раскаленной железкой.
— Понимаете, дядя, — лепетал я, пытаясь оправдать своего боцмана, — ему, наверно, кто-нибудь подложил.
— А еще красный галстук носишь, — пробурчал утильщик и захлопнул дверь киоска.
Лучше бы он сказал, что я такой же обманщик, как Генка, лучше бы он накричал на меня, даже, может быть, наградил подзатыльником… Так я думал, направляясь к школе, чтобы доложить о ЧЛ адмиралу и сделать запись в вахтенном журнале. Возле интерната меня и остановил Синицын. Вид у него был такой, будто за ему контрольную поставили двойку.
— Сень, а Сень, — потянул он меня за рукав. — Я же не для себя. Что мне, копейки нужны, что ли? Я же хотел, чтоб «Аврора» была впереди. Ты не рассказывай. А?
— А еще носишь красный галстук, — сказал я.
— Не говори, Сень, — умолял Генка. — Я тебе мичманку дам. И конфеты за свои куплю.
Мне опять стало жаль друга. С одной стороны, он поступил, прямо скажем, не лучше Пашки Лисицына, а, с другой, — он же не для себя…
— Но в журнале я все-таки отмечу, — наконец, принял я решение.
— Это морской закон, — сразу, как пружина, распрямился Синицын и тут же сказал: — У меня идея.
— Опять?
— Да нет. Слушай. Пойдем к пожарникам и скажем, что многие на чердаках хранят бумагу. А бумага — это порох. Попадет искра и — привет!
— Только идти надо всем звеном.
— Теперь мы этих жуликов запросто оставим за кормой.
Но пока мы ходили за пожарным инспектором, а потом лазили с чердака на чердак, вся школа узнала о неудавшейся Генкиной хитрости. Рассказал все тот же утильщик. Он придирчиво осматривал содержимое мешков и назидательно рассказывал всем, как сын шофера Синицына пытался подсунуть ему четыре кирпича, но он проявил бдительность, и Генка был разоблачен.